Коротков и Селуянов от таких известий впали в транс.
– Аська, может, вернешься? – уныло спросил
Юра. – Все равно ведь не отдыхаешь, а работаешь. Прерви отпуск, а?
– Так все равно ведь не отдыхаю, а работаю, – возразила
ему Настя. – Какая разница-то?
– Еще какая. Когда ты на работе, я к тебе без зазрения
совести хожу и требую начальственным тоном, чтобы ты мне давала советы. А так я
вроде бедного родственника, стою на пороге с протянутой рукой и клянчу
хлебушка. Мне неудобно.
– Перестань, – рассердилась она. – Что ты
выдумываешь! Ты и без моих советов все знаешь. Ты загсы запросил?
– Угу. Знаешь, куда они меня послали?
– Догадываюсь. А что они предлагают взамен?
– Списки всех, кто подал заявление, и тех, кто
зарегистрировался. Это у них в компьютере есть. А сличать сами будем.
– Ну и ладно, – обрадовалась Настя. – Так
даже проще.
– Чего проще-то? – хмуро буркнул Коротков. –
Ты представляешь, какой длины эти списки за три года?
– Без разницы, хоть в десять тысяч миль. Только скажи,
чтобы вместе с распечатками дали дискету. Я дома на своем компьютере все
обработаю. Программу написать – полчаса, а машина сама выдаст все фамилии,
которые есть в одном списке и отсутствуют в другом.
– Аська, ты – голова! – обрадовался
Коротков. – А говоришь, что я без твоих советов справлюсь. Куда мне.
Кстати, ты обещала объяснить, зачем тебе эти сведения. Чего-нибудь придумала
залихватское?
– Не знаю, Юрик, может, это очередной бред получится,
но мне показалось, что если мы имеем дело с больной психикой, то это может
оказаться женщина, у которой внезапно расстроилась свадьба и она на этой почве
сдвинулась. Ненавидит всех невест. Пишет им мерзкие письма. Болезнь
прогрессирует, вот и до убийства дело дошло.
Она снова встретилась с Антоном, и они отправились объезжать
очередные жертвы любителя эпистолярного жанра. Часть женщин письма сохранили, и
все они были как две капли воды похожи на те, которые они уже видели.
– Знаете, я была уверена, что это письмо написал мой
сын, – сказала одна из женщин. – Я видела, он был против, чтобы я
выходила замуж.
– Почему? Ему не нравился ваш жених?
– Да нет, просто он сильно привязан к отцу и все
надеется, что мы снова сойдемся.
– Но вы у сына спрашивали?
– Нет. Я не стала выяснять отношения с ним, мужества не
хватило. Сделала вид, что ничего не случилось. А сейчас думаю, может, не надо
было мне замуж выходить. Сын совсем замкнулся, со мной почти не разговаривает,
а в присутствии мужа вообще молчит. Не любит он его. Да и я к нему строже
стала, была уверена, что письмо он написал… В общем, мужа приобрела, а сына,
кажется, потеряла.
Она тихонько заплакала.
– Пятнадцать лет, возраст трудный, сами знаете. Не надо
мне было…
– Теперь все разъяснилось, – сказала Настя. –
Теперь вы знаете, что это не он написал письмо. Может быть, вы сумеете
восстановить отношения, если постараетесь. Ведь мальчик оказался лучше, чем вы
думали.
– Нет, – женщина вытерла слезы. – Уже ничего
не поправить. Он так отдалился от меня, стал совсем чужой. Все из-за этого
письма проклятого.
Настя долго не могла успокоиться после этого разговора. Уже
поздно вечером, возвращаясь домой, она снова вспомнила несчастную женщину, у
которой испортились отношения с пятнадцатилетним сыном.
– Все-таки до чего же мерзкий нрав должен быть у
человека, который это делает, – сказала она Антону. – Ведь судьбы
людям калечит. Неужели ему их не жалко?
– А вы обратили внимание, что у каждого есть свой
скелет в шкафу? – заметил Антон, не отрывая взгляд от дороги. – Ведь
ни одна из девятнадцати не заявила в милицию, ни одна не удивилась. У каждой
было что-то в прошлом или в настоящем, что позволяло ей думать, будто она знает
автора письма. Прелестный социологический эксперимент получился, правда?
Девятнадцать случайных попаданий – и ни одной без греха.
– Да что вы, Антон, как же можно так рассуждать, –
удивилась Настя. – А эта женщина с сыном? У нее-то какой грех? Она в чем
виновата?
– В чем виновата? В том, что наплевала на сына. Она же
видела, что он против ее замужества, что он не любит ее будущего мужа. И даже
когда она получила письмо и подумала, что это мальчик решился на отчаянный шаг,
и то не остановилась. Сделала по-своему. А теперь локти кусает, что сына
потеряла. Раньше надо было думать, кто для нее важнее – сын или муж.
– Не знаю, Антон, – задумчиво проговорила
Настя. – Мне их всех жалко. Ужасно жалко. А эту женщину – особенно.
– Да бросьте вы, Настя, что вы их жалеете! Живы,
здоровы, потолок не обвалился, имущество в пожаре не сгорело. А что отношения
после письма испортились – так они сами виноваты. Не грешили бы, не обманывали,
не изменяли, дорожили детьми и родителями – так пошли бы в милицию и заявили. И
проблем бы не было.
– Вы думаете? – с сомнением переспросила она.
– Уверен. Знаете, из-за чего у людей все неприятности?
Из-за того, что они скрывают свои тайны. А тайны появляются от греха, от
неправильных поступков.
– Ну, в общем, логично, – засмеялась Настя. –
А у вас у самого нет тайн?
– Ни одной, я весь как на ладони. А у вас?
Настя расхохоталась.
– Вы знаете, я только сейчас сообразила, что оказалась
единственной, кто отнес письмо следователю. Правда, по другим мотивам, но
все-таки… Так что будем считать, что и у меня тайн нет.
* * *
Лариса вытянула затекшую ногу и тихо застонала от боли:
теперь центр тяжести пришелся на то место, где расплывался огромный синяк. Она
старалась вести себя как можно тише, чтобы ее мучитель подольше не вспоминал о
ней, но стон сдержать не могла. Он повернул голову, оторвавшись от телевизора.
– Ну, надумала, сучка похотливая? – злобно спросил
он.
– Отпустите меня, пожалуйста, отпустите, –
взмолилась Лариса. – Мне очень больно. Я правда не знаю, где Сережа.
– Потерпишь. Пока твой Сережа здесь не появится, будешь
сидеть.
– Пожалуйста…
Он снова отвернулся и уткнулся в телевизор, где показывали
баскетбольный матч.
Лариса попробовала пошевелить пальцами той руки, за которую
наручником была прикована к батарее. Пальцы онемели и не слушались. Другая рука
была накрепко привязана веревкой к туловищу. Она лежала на полу почти совсем
раздетая, мучитель оставил на ней только маленькие прозрачные трусики.
– Послушайте, – снова начала она, – от того,
что я буду здесь лежать, Сережа не появится. Ну подумайте сами.
– Мне не о чем думать. Думать должна ты. Думай,
соображай, кто может знать, где Артюхин, и звони.
