– Я, что ли, пьяница?
– Сам знаешь… – В горле лесника насмешливо звякнуло.
Звонко заблеяли козы.
Виктор быстро пошел, расшвыривая листву: шух, шух, шух, шух.
Он шел среди белых стволов, как в дыму. Ему было противно: почему вдруг единомышленником оказался этот леший? Зарезал Асю и еще хамит. Почему не кто-то другой? Никому вокруг политика не интересна. А они, наверно, могли с Севой повстречаться у Белого дома, строить баррикаду, вместе кричать одно и то же… И что тогда важнее: общая для них идея или то, что этот Сева зарезал Асю?
Пожалуй, осень пахла тертым бабушкой яблоком из далекого детства и выглядела так же – желтовато-коричневой кашей с вкраплениями зеленой кожицы. На мгновение ему захотелось навсегда остаться в роще, забыться и затеряться.
Вечером он вслушивался в парламентское радио, с трудом ловя ускользавшую, ослабевшую волну и плохо понимая, в чем его убеждают мужской и женский голоса. Говорили что-то про моряков Северного флота, которые всё еще верны, верны и готовы, Север и моряки.
Утром пришла Лена.
– Тебе, дорогой… В электричке продавали, – усталая скороговорка. Достала из сумочки книжку с серой бумажной обложкой “Тысяча кроссвордов”.
– Балуешь…
Пока Лена отсыпалась, пришла Таня, разогрела суп и поела, в гостиной с сомнением посмотрела на выключенный телевизор.
– Маму не буди, – пробормотал Виктор, читая ее мысли. Он за столом решал третий по счету кроссворд. – Уроки поделай… Ты “Спектрум” просила? Правильно я понял?
– Правильно.
– Подарим. Как учеба, Танюш?
– Нормально.
– Должно быть отлично. А для этого больше знать надо. С октября начну тебя проверять. В одно ухо влетело, из другого вылетело, а учителям всё равно. Сдала – и забыла. Таня, у тебя память свежая, запоминай. Вот ты на вопрос ответишь? Славянское название хлеба. Знаешь? Четыре буквы…
Таня замялась.
– Жито! – подсказал Виктор довольно.
– О чем разговор? – в гостиную вошла Лена.
– Хочу, чтоб Танюша поумнела.
– А она у нас и так умная… Правда, дочь? – Лена, подойдя, загребла девочку, прижала и смачно поцеловала в веснушчатую щеку.
– Погуляю, ладно, мапа? – сказала Таня, объединив их в одно слово.
– Вы бы с Ритой за железку сходили, – посоветовала Лена, – опят поискали.
– И пораньше приходи, по истории тебя спрошу, – Виктор туманно смотрел на родных, наставив на них острием шариковую ручку, как самопал.
Таня любила холодный земляной запах осени, который хотелось втягивать глубоко и, согревая, долго держать в себе. Ей казалось, что нынешняя осень – начало чего-то очень важного и скоро всё дурное пройдет.
У Ритиного забора-сетки возле оранжевой рябины стоял светленький Федя – с хвостиком льняных волос, прелестными глазами и запаршивевшими скулами.
После столкновения с Корневым они больше не разговаривали. При всяком пересечении мальчик молчал и старался исчезнуть, Таня тоже молчала, как будто они имели взаимные счеты.
Она поймала на себе просительный взгляд его голубых леденцовых глаз и остановилась.
Таня смотрела на белесого щуплого мальчика и очень хотела засмеяться.
– Не дуйся на меня! – сказала она звонким голосом старшей.
– Ерунда.
– Я же вижу, что не ерунда.
– Зачем ты?.. – он осекся. – Всё равно я тебе не нужен…
– Федя, послушай меня. Тогда всё ужасно получилось. Я с тобой не общалась, чтобы не вспоминать обо всем. Я знаю, он тебе ребро сломал… Это всё из-за меня. Ты прости, это я виновата. Ты меня защитил, ты просто герой.
Она ободряюще улыбнулась.
Мальчик засунул пальцы в ячейки сетки, вытащил, опять засунул, поглядел искоса:
– Ты его ждешь. Не жди!
– Не жду я никого! – сказала она с напряженным безразличием.
– Ждете вы. Ты ждешь, и Ритка ждет. Не ждите – не вернется.
– Почему?
– Мне сосед рассказал, Димка-цыган. Корнев ему пистолетом хвастал. Я думаю, его наняли бандиты и пистолет дали, чтобы он убил кого-то.
– Ты думаешь, Янса он убил?
– Всё сходится… А потом его убили. Так у них заведено.
Таня резко побледнела:
– Да ну. Егор не убийца…
– Семья Янса в Москве, – продолжал Федя, – сюда не приезжают, ты знаешь. Соковы им звонили, которые на углу живут: оказывается, младшей до сих пор ничего не говорят. Папа в командировке, жди… Вот все и ждут. Ксюша – папу. А вы с Ритой – Егора…
Она обнаружила под ногами веточку с четырьмя высохшими листьями, похожими на чипсы, и с наслаждением принялась давить кроссовкой.
– Блин, я так смеялась, у меня прямо челюсть болит, – громкая Рита вышла за калитку. – Прикинь, скорая по всему городу гоняет, врач по народу из пулемета стреляет…
– Это ты про кого? – спросил Федя удивленно.
Не удостоив его ответом, Рита деловито объяснила Тане:
– “Маски в больнице”.
Она посмотрела по телеку “Маски-шоу” и была под большим впечатлением.
Лена лежала в наполненной ванне. На стене над унитазом курчавилась с затылка голова мужа, автопортрет. Она смотрела на эту большую голову, глаза сладко пощипывало. Вода тихо остывала.
– Ви-ить! – позвала, поднимаясь из пенной воды, отекавшей ее с плеском.
– Чо? – вошел он. – Чо ты?
– Потрешь мне спинку? – ласково-бесстыдный смех. – Ты же обещал…
Откинулась обратно, он наклонился, туповато глядя на ее наготу, проступавшую сквозь ржавую желтоватую воду и молочную пену, как сквозь талое мороженое. И вдруг одним зверским рывком, точно бы инстинктивно, спустил длинные трусы, переступил их, поставил ногу в ванну и влез весь.
– Ты куда? Ты меня раздавишь! – Лена отмахнулась, и пенный клок повис в его кудрях.
Они сели на корточки друг против друга, соприкасаясь коленями, ноготь его большого пальца колол ей щиколотку.
Лена вытащила затычку, включила душ, обильно поливая Виктора горячей, с паром водой, почти кипятком. Он потянулся губами, скользко поцеловались.
Лена смотрела на него, будто не веря, как на дикаря каменного века, и направляла душ ему в лицо и в грудь, словно пытаясь отодвинуть, размыть, уменьшить, ослабить. Он был слишком огромен и опасен вблизи, возвышаясь в пару, красный, белый, весь какой-то незнакомый.
– Ты мне часто врешь? – спросила она.
– Я тебя люблю, – пролепетал он бессмысленно сквозь каменное возбуждение.
Тотчас, как наказание на допросе, горячие струи ударили ему в лицо – в глаза и в зубы.
