– Извините, – она инстинктивно наклонилась, растопырив пальцы.
– Бывает, – на корточки опустился загорелый мужчина, галстук стек на асфальт. – Я сам, сам, – и с невероятной скоростью, как будто давно репетировал, собрал бумаги, ловко цепляя их и ровняя в стопку, после чего уложил в картонную папку, виновато подставленную Леной.
Взял под локоть, выводя из толчеи. Это был крупный полуседой брюнет с решительным подбородком.
– Извините… – повторила Лена, уходя взглядом вверх по улице и думая о близости метро. – Ночь не спала.
– Всю ночь? – он блаженно раздул ноздри.
– Ага.
– Как романтично… Вот так, чтобы всю ночь, – последний раз у меня было в далекой юности.
– У меня постоянно!
– Неужели?
– Работа такая.
– Работа? – Догадка исказила щекастое лицо, покрытое золотистым загаром, и он стремительно, чуть надменно осмотрел ее всю, невысокую: от каблуков, по увесистым (под розовой блузкой) грудям до челки. Задержался на блестящей коричневой сумочке. – Здесь и работаем?
– За гостиницей “Минск”.
– Много платят?
– Сто тридцать рублей.
– За сколько?
– За месяц.
– Чего так мало?
– Обычно для аварийки.
– Для чего?
– В аварийке я работаю, на телефоне! – громко втолковала она, как глухому. – Всё, пора… – сорвалась с места, постаравшись снова не выбить тяжелый дипломат из мягкой руки.
Он догнал ее, спешившую, и пошел рядом неожиданно проворно.
– Вы так похожи на одну женщину… Вы верите в судьбу?
Она смолчала и свернула в метро.
– Вам куда? Я провожу?
Не отвечая, прошла турникет, встала на эскалаторе. Если бы не усталость, возможно, ей бы и польстил интерес солидного мужчины.
– В метро год не ездил, – вкрадчивый голос раздался над ухом, она решила не оглядываться. Вкрадчивый голос, но кудахчущий, забавный, с хохляцким хэканьем. Вместо “год” – “ход”. – А хород-то растет… Сколько народу! Еду за вами, зачем, не знаю. Вы случайно не Козловская?
Она потянула воздух за плечом: пахло дорогим одеколоном.
– Не Козловская.
На платформе она вскользь оценила его заново: одет дорого, ботинки чищеные.
В вагоне он навис над нею, севшей.
– Я не представился. Миша, – протянул твердую блеснувшую визитку. Лена взяла, прочитала золотое тиснение букв: “Смирнов М.H., специалист отдела топливодобывающих отраслей аппарата Бюро Совмина СССР по ТЭК”, – спрятала в сумочку равнодушно. Ей правда было маловажно. Ну, большой человек, и?.. – А вас как зовут? – Он отпустил железный поручень и, покачиваясь, сжал белесоватые виски. – Нет… Дайте угадаю! А… А… Алена?
Она засмеялась, немного взбодренная:
– Тепло.
– Алла?
– Лена.
– Лена! Вы вся задумчивая… Вылитая Алена. Аленушка. У речки сидит.
Он о чем-то кудахтал и всё больше напоминал ей откормленную наседку: клюв, выпуклый глазок.
На “Комсомольской” плыли вверх к барельефам, где белоснежные мужчины и женщины напрягали мускулатуру.
– Телефон у вас есть?
– Не провели еще, – ответила правду, ощущая, как властно обступает дремота.
Хочешь спать – и говоришь честно; бессонница – сыворотка правды.
На вокзале у дверей электрички он сказал просительно:
– Как бы нам еще увидеться? – Электричка похотливо фыркнула, словно огромная кошка на кота. – Рабочий адрес, Леночка!
– Ох… Тверская, двадцать четыре. Берегитесь, у нас аварийщики – ребята суровые…
– Всё будет в лучшем виде! – рассыпался воздушными поцелуями.
Она забыла о нем, едва села в электричку, – еще одно особое свойство бессонного мозга. Она не спала, чтобы не проехать свой Сорок третий, и думала о работе, о ночной смене, о Кувалде, который неделю назад бросил курить и всех затрахал, выгоняя курить на улицу. Брянцевы никогда не курили, надо, чтобы Таня однажды не закурила.
Спустя трое суток Лена дежурила возле телефона и второй чашки теплого паршивого кофе в опустевшей аварийке. Была только полночь, а звонков с вызовами набралось уже три. Задребезжал треснутый телефон – раз, другой, еще, еще, она неторопливо подняла трубку. На там конце ответно молчали.
– Говорить будете?
– Леночка, это вы? Вас расстроил кто-то? – Она мгновенно узнала приставучий голос. – Леночка, я сегодня тоже не сплю. После работы хочу вас встретить. Договорились?
– Спокойной ночи, – осторожно нажала на рычажок под внезапную тревожную аритмию.
Хотя ей и польстил его интерес, за домашними хлопотами она если и вспоминала о нефтянике, то мимолетно. А теперь он занял ее мысли на всю ночь…
Она вышла на бетонное крыльцо под раннее солнце, но никого не увидела. Спустилась, шаркнув о ступеньку, и поплелась по Дегтярному переулку к Тверской.
Справа железно хрястнуло: из открытой дверцы черной “Волги” выбирался он – с пышным белым букетом:
– Привет! Позавтракаем где-нибудь? Может, в “Арагви”?
– В такое время рестораны не работают.
– Ничего, скоро в любое время заработают. У меня там директор знакомый, нас уже ждут.
Лена взяла розы, воровато обернулась на дверь аварийки и следом за черным костюмом влезла на заднее сиденье. Сердце раскачивалось вверх-вниз, как в детстве.
Поднесла к лицу влажный и жирный, почему-то пахнувший салом букет, поймала в зеркальце отсутствующие глаза водителя – ей начинало нравиться. Она протянула замужем тринадцать лет и сейчас ощущала себя зрелым, уверенным бабцом. Нефтяника она не боялась. Тот добродушно кудахтал о том, как рад новой встрече. Ресторан – неплохо. Сто лет не была в ресторанах. Подарки тоже были бы кстати. Серьги, кулончик… “А может, замуж второй раз? То-то Витю уем. А что, рожу еще ребенка”.
Быстро доехали до ресторана. Приторный официант-грузин провел по вымершему залу на второй этаж в отгороженный уютный отсек за длинный стол. Миша заказал белого вина, тарелку сыра, салаты.
– Ешь! Я человек обычный: где было криво, жизнь обстругала. Всю цепочку прошел, от буровой до Москвы. Родился в Луганске, отучился, стал работать: на Сахалине, в Томске, в Нижневартовске. Бурильщиком, буровым мастером, всё выше и выше, главным инженером, начальником буровых работ, а потом Москва позвала. Если нефть не любишь – не берись. Да и газ… – Произнеся “газ” через “х”, он протопал вилкой, как железным солдатиком, накалывая несколько кусков сулугуни, и разом отправил в рот. – Нефть – она не всем по душе. Страстная она. Либо влюбился с первого взгляда, либо нет. У меня и с женщинами всегда так: с первого взгляда. Я когда на нефть смотрю, сам собой романс вспоминается “Очи черные”. Очи черные, очи жгучие… Ты мне сразу одну знакомую сильно напомнила. Она по комсомольской путевке приехала на стройку. – Звякнув бокалом о Ленин бокал, выпил весь. – Раньше я только водку признавал. Годы не те, сорок восемь. Аленой ее звали, Алена Козловская, мы с ней вместе Муравленко строили. Знаешь Муравленко?
