Для верности он громко пересчитал свечки.
– А ей и есть четырнадцать, – нервно засмеялась Лена.
– Пятнадцать ей, – буркнула Рита.
Таня молчала.
– Недоразумение… Запутались… – сказал Виктор утихомиривающим тоном. – Ничего, ничего… Для дамы чем моложе, тем лучше.
Он снова перебрал струны, очевидно, ему не терпелось снова петь.
Родительский дом – начало начал,
Ты в жизни моей надежный причал…
– выводил он через минуту с бархатистой хрипотцой.
Лена отлучилась, вбежала обратно, воткнула в торт свечку:
– Задуй, дочка!
Таня погасила последний огонек.
“Они даже забыли, сколько мне лет!”
Глаза ее оставались пусты и сухи, но внутри словно окатил ледяной душ.
Глава 9
Просторным солнечным августовским утром они собрались в лес.
– Тань, пойдешь с нами? – спросила Лена.
– Дома посижу.
– Грибов, говорят, тьма-тьмущая.
– Я лучше возле дома с козой погуляю.
– Грибы собирать не хочешь, лентяйка, – сообразила Лена. – Что найдем – сами съедим.
– А я с ней своими грибочками обязательно поделюсь, – пообещал Виктор.
Собирались долго. Виктор полез на чердак за корзиной побольше. Все ему казались маленькими, и он сокрушался, куда же подевалась самая большая. “Это она и есть!” – уверяла Лена, показывая на ту, что он прижимал к груди, темно-коричневую, грубого плетения. Свою светлую корзинку она долго мыла от козьей шерсти, налипшей на дне к чему-то вроде черного пластилина (остатки сгнившего гриба?). “Куда такую малютку?” – спросил Виктор. Потом выбирали, во что одеться, со второго этажа на первый перекрикиваясь и аукаясь, как будто уже в лесу. В итоге нашли старые рубахи и тренировочные штаны: главное, чтобы тело было закрыто.
– Одиннадцатый час, а она копается.
– Это я-то копаюсь? На себя посмотри, беспомощный.
Наконец они покинули дом и, сопровождаемые надрывными криками козы из сарайчика, вышли за калитку.
Таня смотрела на родителей в открытое окно и чуть покачивалась в такт телевизору: включила музыкальный канал.
– Всё хорошо будет, – сказал Виктор убежденно.
– Чего хорошего? – спросила Лена.
– Хороший будет день.
– Почем ты знаешь?
Он таинственно сощурился:
– Так птички напели…
– Какие птички?
– Воробушки.
– Какие еще воробушки?
– Я тебе никогда не говорил? Примета есть. Мне в детстве бабушка рассказала, всегда сбывается. Вышел из дома, и воробушки поют. Если слева поют и сердито, значит, ничего хорошего не жди, день будет тяжелый. Но если справа и радостно, всё будет хорошо…
– А разве они поют сейчас? Где ты видишь здесь воробушков? – Лена закрутила головой.
– Глухая, уши разуй, – Виктор схватил ее за руку; остановились, и действительно, это было странно, Лена даже поморщилась: справа с чужих огородов, из-за заборов, из гущи зарослей слышалось бодрое чириканье.
Ближе к лесу сбавили шаг. Лена подняла из травы обломок ветки и теперь то и дело перешагивала канавы, выискивая грибы. Она села на корточки и срезала две сыроежки – красноватую и мглисто-серую.
– В лесу искать надо… Это всё баловство… Теряем время… – бубнил Виктор.
Он наткнулся на огромный мухомор, в котором внезапно уловил издевку над своей внешностью – на корабле первый год дразнили “мухомором” – замахнулся ногой, но бить передумал.
Опушка встретила их обильной и раскидистой свалкой с ржавым остовом инвалидной машины, торчавшим с незапамятных времен. За свалкой открывалась широкая лесная дорога в тяжелых комьях земли и следах от трактора.
Они шли по этой дороге, пока слева не показалась их любимая поляна с поваленной сосной. Тут был их привал, где они, чуть помолчав, входили в общение с лесом. Вот и сейчас присели; Лена как-то боязливо посматривала вбок на разумную суету черных больших муравьев. Потом встала и зашла в малинник. Вернулась к мужу, выставив ладонь, на которой багровели разбухшие ягоды:
– На – самые сладкие!
За ельником, весело разговаривая, тенями прошли люди, ребенок звонко повторял: “А его жарят или солят?”
Виктор равнодушно, точно бы слепо, взял ягоду, отправил в рот и даже не шевельнул челюстями.
– Чем-то недоволен?
– Все грибы проворонили.
– Себя вини. А я иду искать.
– Ну так вперед!
Они полезли в чащу, раздвигая завесы елей и под их сумеречными шатрами исследуя пространство, густо засыпанное рыжими иголками. Грибов в ельнике не было, время опят еще не пришло, местами бледнели следы от срезанных неизвестных, да запорошенная иголками попалась большая темная свинушка, но ее отвергли – недавно по телевизору передавали: свинушки лучше не есть.
– Потише, эй! Веткой в лицо ударила! – жалобно окликнул Виктор. – Зачем вперед меня поперлась? Глаз чуть не выбила. Надо было по дороге идти. К переправе бы вышли. А тут болото дальше…
– Хнычь, хнычь…
Но и правда: они угодили в плотные камыши и рослую осоку, пришлось обходить болото по краю, чтобы вернуться к дороге, концом упиравшейся в мостик. Мостик – три бревна и стальной лист – лежал через вязкую грязь, которую рассекал мелкий, но проворный и чистый ручей.
За мостом слабая тропинка угасала в лесной сумятице. Лена нагнулась, присела и ловко замелькала пальцами.
– Ты по грибы или по ягоды? – проворчал Виктор.
– Будешь нависать, не поделюсь… – она положила в рот горсть земляничин.
– Как я это переживу! – Он решительно, правое плечо вперед, ринулся в лиловую тень, захрустев ветками. Отшатнулся, будто бы выброшенный обратно вражьей силой, и спросил через плечо: – Лен, ты со мной или куда?
– Нет, не с тобой, знаешь. С дядей Петей… – рассмеялась она.
Виктор нырнул в чащу, зажмурившись и пригнув голову. Навстречу пахнуло сыростью, зазвенели комары. Паутина облепила лицо и волосы.
– С каким еще дядей Петей? А, всё с тобой понятно!
– Куда погнал? Так ничего не найдем. Ай! Больно же! Больно, твою мать!
Теперь он шел впереди и раздвигал ветви, их не придерживая.
– Всё с тобой понятно, говорю!
– Не ори, идиот. Все грибы от голоса твоего злобного попрятались.
– Ты себя слышала, лягушка?
Лена шла уже не следом за мужем, а поодаль, с ним вровень, сама раздвигая ветки. Виктор вооружился крепким кривым суком, который с трудом отвинтил у ели. Брянцевы смотрели в землю, шарили в траве, среди извивистых корней, подземных осиных гнезд, сокровенных холмиков и ямок. Там и тут вольно жили причудливые поганки, зловеще-заманчивые, одновременно притягивавшие и отталкивавшие взгляд. Виктору попался растоптанный гриб, и было непонятно, то ли он был добрым и невинно казнен, то ли ядовитым, вызвавшим чью-то ярость.
