– Ах, как запела! – швырнул рубаху под ноги и наступил тапком, словно на знамя невинности.
– Ты мой первый. В серьезном смысле!
– А не в серьезном? Сто сорок первый? – он вращал кольцо на безымянном.
– Я тебя люблю, и никого раньше не любила! – Лена подошла, ловя его взгляд. – Послушай…
– Выкладывай!
– Что?
– Всё, всё, по чесноку…
Лена села на кровать, Виктор приблизился, его живот оказался возле ее лица: тенистая скважина пупка, волосяная дорожка, песочно-глинистая, уводящая в черные сатиновые трусы.
– Один подлец меня изнасиловал, – Лена хлюпнула ноздрями.
– Изнасиловал? – Виктор опустился рядом. – Так давай адрес! Где живет?
– Что ты несешь!
– Ах, я еще и виноват! Девушка… Девушка, можно с вами познакомиться? Нельзя? Кто же тебя, девушка, попортил? – Голос Виктора приобрел жутковатую иронию. – Не подскажете? Девушка, а зачем ты мне сдалась, всеми драная?
– Отвяжись… – у Лены булькнуло в горле. – Да не всеми!
– А кем?
– Одним!
– Каким одним?
– Напоил он меня. Я не соображала. Во сне я была, понимаешь? – она всхлипнула. – Погаси свет.
В темноте лежали бок о бок, неподвижные.
– Учи меня давай. – Виктор сердито нарушил тишину. – Целоваться учила. И этому учи. Я ж ни хрена не умею.
– Чего ты хочешь? Я тоже не умею.
– Покажи, как ты меня любишь. Сама всё делай.
Лена перевалилась на него. Она вымаливала пощаду.
Она извивалась, стелилась и терлась, ставила засосы, сыпала поцелуйчиками и мела непросохшими волосами. Виктор охнул и стал ловить ее, змеей скользящую по нему Ему было горячо и щекотно, змея ускорялась, он сросся с ней, он сделался ею, он мучительно излился змеиным ядом.
Лена отдыхала, прилипнув к его груди щекой, и слышала, как четко и потерянно толкается там сердце.
Виктор подумал: “Пригрел гадюку” – и сказал, почесав ее под загривком:
– А говоришь, опыта нет. А вон какая ушлая…
Она оттолкнулась от его груди, больно цапнув ногтями. Вспыхнул зеленый свет торшера.
– Уходи!
– Откуда ты всё умеешь? – спросил он лениво.
– Один раз. Клянусь! Один раз у меня что-то было, Витя! Ты всю душу намерен из меня вынуть? Мы не в каменном веке с тобой. Мы современные люди. Ты зачем меня унижаешь? Напоил он, сделал со мной, что хотел, я ничего и не запомнила, как будто и не со мной это было. Но я же твоя и никого другого. Я же тебя, тебя, тебя люблю, пойми, а не соседа этого чертового!
– Соседа? – Виктор взлетел, поднял рубашку с пола, открыл шкаф и принялся наспех одеваться. – Соседа… А я и подумать не мог. Что ж ты в этом алкаше нашла?
– О ком ты?
– О том. – Натянув пиджак, притопывал голыми ногами. – Куда носки задевал? Соседа, говоришь? Который тебя у подъезда встречал… Жалко, я тогда его не прибил. Понятно теперь, какой твой вкус! Напоил, говоришь? Спасибо, Елена, за соперника! Хотя куда мне до него… Опередил он меня, и не догнать.
– Это другой сосед!
– Другой? – Виктор издал ликующий клич и выудил носки между шкафом и сервантом. – Другой? Они к тебе что, стаей ходят? Или все соседи твои?
– Он не из моего дома. Он по району сосед.
– Ага, скажи лучше: сосед по планете. Как у этого… у Рождественского стих. – Влез в брюки, подтянул ремень. – Врать самой не противно? Кольцо, зараза, не снимается. Не хнычь, на разводе верну в полной сохранности. – Он махнул рукой и вышел.
– Бабочку забери! – крикнула она вслед.
Хлопнула дверь в прихожей, но встать, закрыть не было сил, душили, не давали пошевелиться слезы.
Накануне свадьбы Лена взяла недельный отпуск – и поэтому оставалась дома. Утром доела со странным аппетитом праздничную еду, снова легла спать, – сквозь сон звонил телефон, – проснулась вечером, смотрела телевизор и ничего не понимала. Опять звонил телефон, наплевать… Она пыталась не думать о Викторе и всё равно тупо думала. Почему-то он рисовался ей чистым и славным, которого она была недостойна. Она мысленно говорила: я права, а он хам, но першило в горле от горького осадка, и тревожилась: как он там, не случилось ли что? А если и впрямь развод? Что скажут вокруг? Этого допускать нельзя. Зачем тогда было жениться? Неужели для чувства хватило единственной ночи? Или Витин уход так ее пришиб? Или у замужней сразу меняется ум? Снова спала, встала поздно, включила телевизор.
– Алло, – сказала вязко.
– Вы куда пропали? – Валентина звучала на подъеме. – Звоню, а эти – как испарились. Не до людей? Нарочно трубку не берете? Ну, ты скажи: всё молодцом пережила? Ничем не напугалась? Как там половинка твоя?
– Всё хорошо.
– А чего голос дохлый? Ленусик, они, мужики, всегда первое время беспокойные, им только одно и надо. Ты не смотри, что осень на улице. У вас сейчас весна. Считай, самый разлив! Потерпи, он быстро набалуется, еще полгодика, и войдет ваша жизнь в берега. И будете жить-поживать. Ты от него кувырков еще допрашиваться будешь. Я жизнь прожила, знаю, что говорю. Не отвлекаю? Может, отвлекаю от чего? Ты намекни, а то стесняться-то поздно, – и мачеха как-то сварливо, не по-доброму засмеялась.
– Ерунда.
– Ладно, драгоценная моя, веселитесь! Когда сможешь – сама звони.
Ночью Лена проснулась от громовых ударов в дверь. Заглянула в глазок и сразу открыла. Виктор, подавшись вперед, косо вошел в квартиру:
– Бабочку забыл.
Синяк под глазом, лилово-красный… Мутные глаза, волосы спутались колтунами… Он был в одной рубашке, потемневшей в подмышках, штаны на коленях изгвазданы ярко-зеленой оптимистичной краской.
Прошел в комнату, показал пальцем на кровать, точно бы уточняя для себя направление, сделал два шага и упал лицом в одеяло. Лена перевернула его тело с большим трудом, радостно шепча: “Какой ублюдок…” Он спал – безмятежно и беззвучно. Она подумала, что было бы неплохо выволочь его вон, но стала стягивать с него ботинки. Он вздрогнул, плямкнул губами и отчетливо сказал: “Бабочка”.
Управившись с раздеванием тела, села на стуле у изголовья – стеречь богатырский обморок.
Ближе к рассвету он дернулся руками и ногами, как связанный, и со звонким хрустом зевнул.
– Знаешь, где я был? – спросил, усевшись на кровати и подоткнув подушку под зад.
– И где? – с вызовом уточнила Лена.
– А я не помню! Второй раз в жизни так. В детстве с Генкой-одноклассником первача выпили. И память потерял… Запомнил только журавлей в зеленом небе и анекдот, который мне Генка рассказывал. Неприличный. Сейчас та же история. Помню, с женщиной какой-то в метро познакомился, трезвый еще, к ней поехали, сели пить… И дальше полный провал. Один просвет: электричество горит, а на стене ковер, и на ковре ее красном – белый олень.
