На Ленинском проспекте скапливались люди, доносились зовы мегафона.
Он начал протискиваться, пытаясь разобрать, кто выступает. Вокруг было всё больше снарядившихся к бою: у одного – медный водопроводный вентиль, надетый на пальцы, у другого – кусок трубы с таким знакомым отверстием свища. Наконец он добрался до сердцевины колонны, где парни в кожанках, сцепившись локтями, окружили двоих. Виктор узнал депутатов. Уражцев держал в руке пластмассовую коробку мегафона, Константинов – железный раструб, усиливавший крик. Тот, что кричал, был весел и розов, как будто только из парилки, с желто-седой шевелюрой. Тот, что держал раструб, был насуплен, с бородой и залысиной.
– Диктатура не пройдет! – увлеченно заходился Уражцев. – Друзья, надо немножко потерпеть! Давайте отправимся на площадь Гагарина, подальше от провокаций… И на Воробьевы горы…
Константинов с мрачной важностью несколько раз кивнул.
– Трусы! – заклокотала женщина с воздушными каштановыми волосами. – Уводят народ! Дерьмократы оба! – На нее зашикали, и она стала разъяснять: – А что не так? Они от кого избирались? От “Дем-россии”!
– Все к универу! Вперед, к знаниям! – счастливо выкрикнул Уражцев.
Толпа потекла по проспекту.
Виктор брел, предвкушая встречу с милыми местами, где давно не был, мерцание шпиля на замке МГУ, смотровую площадку с белой церковкой на краю, раскинувшуюся внизу голубоватую маревую Москву, пор-твейный запах гниющих листьев из зарослей и рощ.
Вытянув шею на чей-то ор, он увидел человека в кожаном шлеме летчика, который тормозил колонну открытыми ладонями:
– Але! Гараж! Поворачивай оглобли! Наших бьют!
Началось замешательство: толкались, пытаясь идти дальше, но вожаки встали. Потом вожаки развернулись, и все стали разворачиваться, Виктор тоже развернулся, не понимая, что происходит, как не понимал, кажется, никто. Они уже двигались назад к “Октябрьской”, мегафон оказался у его затылка, и прямо в мозг ему с помехами и неумело запел радостный Уражцев:
Врагу не сдается наш гордый “Варяг”!
Пощады никто не желает!
Колонна, обрастая растерянными подпевалами, путаясь в куплетах и всё время возвращаясь к первому “Наверх вы, товарищи!”, взяла круто влево. Пошли почти бегом, и Виктор увидел сверху, как при заходе на мост небольшую толпу теснит отряд со щитами, а позади в несколько рядов серебрятся щиты, от солнца ослепительные до рези.
В тот же миг, охваченный каким-то детским инстинктом, он не столько подумал, сколько почувствовал: эти щиты – фольга, они бесполезны, они ничтожны, их можно порвать и съесть конфету. И тогда, глядя не вперед, а вверх, в сладкую синеву, подставляя горло солнечным лучам, он громко, протяжно, восклицательно запел, так, чтобы другие слышали и могли подпеть:
Свистит, и гремит, и грохочет кругом!
Гром пушек, шипенье снарядов!
И стал наш бесстрашный и гордый “Варяг”
Подобен кромешному аду!
Андреевский флаг ласковой бело-голубой волной задел его разгоряченное лицо.
При появлении колонны отряд со щитами отступил и выстроился еще одним заслоном.
– Пропустите народ к парламенту! – выкрикнул Константинов как-то сварливо; ему ответили одновременным гостеприимным ударом дубинок по щитам, и только теперь Виктор понял, зачем приведен сюда.
– Пропустят, жди, – сказал кто-то.
И сразу заспорили множество голосов:
– Кто там, ясно?
– В зеленом. Внутренние войска.
– Отсюда точно не дойдем.
– Давайте поднажмем!
– Даже если прорвемся, дальше остановят.
– А где наш дух русский? Знаете, когда Суворов через Альпы…
– Тетя, ты чего, исторический роман сочиняешь? У них в оконцовке колючка да бэтээры.
– Ничего, оружие в бою отымем!
– Завели в западню! Только лоб расшибать! – махнул двумя корявыми руками мужик с пучками морщин вдоль рта. – Я не мазохист! – и принялся выбираться из толпы.
– Сколько дотуда? Подскажите, пожалуйста, – заскрипела старушка в пенсне.
– Пехом можно час! – доложила разбойная бабка, крашенный хной вихор торчал из-под косынки.
– Я и так не дойду, а куда мне с боями? – Старушка озиралась, прикидывая, как бы уцелеть.
– Москвичи и гости столицы хотят видеть своих избранников! Ура! – закричал Уражцев с бодростью свадебного тамады.
– А получат по зубам, – констатировал мужчина, у которого татуировка дракона вылезала пастью и синим пламенем на шею из-за пазухи.
– Надо на чудо надеяться! – сам себе вслух сказал Виктор. – Если на чудо надеешься, то…
– Сейчас сзади ОМОН прихлопнет! – перебил его одраконенный, показывая назад.
Виктор оглянулся и тотчас рассмеялся: “Не прихлопнут!” – сзади, в разноцветных пятнах транспарантов и флагов, колыхалась огромная людская масса, затопившая всё пространство от памятника Ленину до спуска к мосту.
Он почувствовал, что не совсем себе принадлежит, он стал частичкой стихии, которая его не отпустит.
Многолюдье, вероятно, впечатлило и солдат – они, присев, с головой прикрылись щитами, второй ряд поставил щиты сверху, а еще выше, дотянувшись, воздвиг щиты третий ряд – получилась непроницаемая стена, и Виктор вспомнил псов-рыцарей с железными панцирями из фильма “Александр Невский”. Но и эти казались киношными, обреченными шататься, валиться, может быть, тяжело лететь в реку, краешек которой голубел впереди, и в подтверждение этого ощущения глазастая женщина звонко попросила, заламывая длинные руки: “Господи, избави нас от плена!” – и он узнал актрису Варлей из фильма “Кавказская пленница”.
Виктор встал на цыпочки, желая выяснить, каково там, на мосту, но лишь чуть шире увидел реку. Мегафон опять захрипел: “Ур-ра!”, вокруг подхватили: “В атаку!” – и люди, напирая друг на друга, превратившись в одну тугую волну, вытолкнули его в лязг и мат. Он успел увидеть, как веселый верзила доской таранит щит и пробивает брешь, как отпрыгивает старик-колобок в коричневой шляпе, из-под которой хлынула кровь. Потом началась свалка, и, провернутый в оглушительной мясорубке, он оказался на мосту, босым, лежащим на парне в амуниции с запрокинутым юным лицом, а сверху, давя, шевелился еще кто-то.
Ему помогли подняться, он наудачу легко отыскал кеды среди чужой обуви, солдата оттащили к парапету, где стояли и сидели остальные в зеленом, безоружные и бледные, некоторые безмолвно плачущие. С другой стороны моста сидели раненые демонстранты. А шествие уже продолжалось, заливая мост…
Один солдат, сидя на асфальте, клонил алую липкую голову, и актриса заботливо промакивала ее носовым платком:
– Потерпи, мальчик! Всё хорошо…
– Хорошо мы их угостили! – говорил ей под руку возбужденный мужчина, непрерывно сплевывая и растирая плевки.
