— Привет, — говорит он. — Вы та женщина, с которой я постоянно где-то сталкиваюсь. Однажды из-за меня вы пролили на пальто кофе. И как-то раз я видел вас во время пробежки. — Его глубокий мягкий голос заставляет меня почувствовать себя так, словно я встретила старого друга, хотя мы даже не знакомы. — Последний раз я видел вас на станции Чикаго. Вы тогда расстроились, что не успели на поезд. — Он виновато опускает глаза. — Видимо, вы не помните.
Кровь стучит в висках. Не в силах признаться, что именно из-за него я хотела успеть на тот поезд, я просто говорю:
— Помню.
— Правда? — Он делает шаг ко мне.
— Угу.
Мужчина улыбается и протягивает руку:
— Я Гарретт. Гарретт Тейлор.
Я смотрю на него открыв рот.
— Вы… вы доктор Тейлор? Психотерапевт?
— Да, — кивает он.
В моей голове мелькают кадры. Голос. Конечно! Гарретт Тейлор и есть «человек „Бёрберри“»! Ему немногим больше сорока, нос немного искривлен, а на щеке заметный шрам — самое прекрасное лицо на свете. В моей душе поют тысячи птиц, я запрокидываю голову и счастливо смеюсь.
— Гарретт, это я, Брет Боулингер. — Пожимаю протянутую руку.
Глаза его становятся огромными.
— О боже! Просто невероятно. Брет? Я часто о вас думал, даже хотел позвонить, но мне казалось… — Он отступает, и сомнения повисают в воздухе.
— Но вы ведь должны быть намного старше, — растерянно говорю я. — Если ваша мама преподавала в старой школе, где был всего один учитель, а сестра уже на пенсии…
Гарретт усмехается:
— У нас с сестрой разница девятнадцать лет. Мое рождение было, скажем так, счастливой случайностью.
Да уж, поистине счастливая случайность.
— Вы где-то рядом живете? — спрашиваю я.
— За углом, на улице Гете.
— А я на Астор.
— Значит, мы еще и соседи, — смеется он.
— Вообще-то это дом моей мамы. Прошлой зимой я переехала в Пилсен.
Гарретт протягивает мизинец Остин, и она сразу хватает его.
— У вас ребенок. — В голосе слышится грусть. — Поздравляю.
— Да, познакомьтесь с Остин Элизабет.
Он гладит малышку по голове, глаза при этом смотрят без прежнего задора.
— Она прекрасна. Теперь вы счастливы. Это сразу видно.
— Счастлива. Невероятно.
— Вам удалось выполнить многие пункты того жизненного плана. Рад за вас, Брет. — Помолчав несколько мгновений, Гарретт пожимает мне руку. — Хорошо, что мы смогли увидеться. Желаю вам счастья в новой семье.
Он направляется к двери. Видимо, Гарретт решил, что я замужем. Я не должна его отпустить! Что, если я больше никогда его не увижу?
— Помните Санкиту? — почти кричу я вслед. — Мою ученицу с больными почками?
Гарретт оборачивается:
— Девочка из приюта?
Я киваю.
— Она умерла весной. Это ее ребенок.
— Сочувствую. Страшная трагедия. — Он возвращается и подходит совсем близко. — Значит, Остин ваша приемная дочь?
— После нескольких недель мучительного оформления — наконец, да. С прошлой недели.
— Ей очень повезло, — улыбается Гарретт.
Мы стоим и не отрываясь смотрим друг на друга до тех пор, пока нас не прерывает громкий окрик Мерлин:
— Неловко нарушать ваше уединение, но мы закрываемся.
— Ох, извините. — Я несусь к стойке, на ходу доставая из кармана квитанцию, и протягиваю его приемщице.
— Послушайте, — поворачиваюсь я к Гарретту, надеясь, что он не слышит, как поет мое сердце, — если вы свободны вечером… У нас небольшая вечеринка — только семья и близкие друзья. Сегодня день рождения моей мамы. Буду рада вас видеть — один-тринадцать Астор.
Гарретт мрачнеет.
— Вечером я занят. — Он бросает быстрый взгляд на окно. Я следую за его взглядом и вижу, что шикарная блондинка с лабрадором уже не болтает по телефону, а стоит у окна и смотрит на нас, видимо интересуясь, что так задержало ее парня… или мужа.
— Да, конечно, — бормочу я, краснея.
— Пора бежать, — говорит Гарретт. — Похоже, моему псу уже надоело ждать.
В голове всплывает несколько оправдывающих Гарретта объяснений, и я приняла бы их, если бы не стояла сейчас, подавленная, напротив женщины, меньше всего похожей на любительницу собак.
Мерлин возвращается с моей скатертью и салфетками.
— Семнадцать пятьдесят, — произносит она.
Я достаю деньги и поднимаю глаза на Гарретта.
— Рада была увидеться, — говорю я, стараясь произносить слова как можно спокойнее. — Удачи вам.
— Вам тоже. — Он несколько минут колеблется, затем решительно выходит из прачечной.
На небе сгущаются облака, добавляя к синему аметистового и серого. Собирающийся дождь прицельно выверяет момент нападения. Я полной грудью вдыхаю затхлый аромат приближающейся грозы и спешу домой, пока не взорвалась грозовая туча.
Всю дорогу домой я занимаюсь самобичеванием. Зачем, ну зачем я только открыла рот? Гарретт, должно быть, счел меня ненормальной, пригласившей на семейный праздник едва знакомого человека. Да и глупо предполагать, что такой мужчина может быть одиноким. Он великолепный врач и прекрасный человек. Неудивительно, что мы ни разу не смогли встретиться, скорее всего, именно мама выставляла все эти препятствия, чтобы уберечь меня от связи с женатым мужчиной. Господи, когда-нибудь встречу нормального одинокого мужчину, который полюбил бы и меня, и Остин?
При этом перед глазами возникает образ Герберта Мойера и никак не желает покидать меня.
В доме пахнет жареным чесноком, из кухни доносится веселый смех. Я отпускаю с поводка Райли и всецело погружаюсь в убеждения самой себя. Мне необходимо скорее забыть об унизительной встрече с Гарреттом Тейлором, в конце концов, сегодня мамин день рождения, и я никому и ничему не позволю его испортить.
Из гостиной мне навстречу выбегает Брэд и берет у меня пакет.
— Только что звонила Дженна. Самолет сел вовремя, и она уже едет.
— Ура! Почти все в сборе. — Я беру Остин на руки и поворачиваюсь спиной к Брэду, чтобы он снял с меня «кенгуру».
— Зои только что рассказала мне о своей лошадке Плуто. — Брэд наклоняется к моему плечу и шепчет в ухо:
— По словам твоего отца, анонимный спонсор перевел в Нельсон-Центр значительную сумму на восстановление конюшни. Что ты продала на этот раз? Еще один «ролекс»?
— Взяла часть пенсионных денег. Ради такой эффективной программы для Зои можно и штраф заплатить.
