— Не смей сдаваться! Мы сделали все от нас зависящее, остальное не в нашей власти.
Я едва дышу, но голова остается светлой.
— Они представили Санкиту малолетней правонарушительницей.
— Может, так оно и есть. Она могла уехать из Детройта из-за споров с матерью о здоровье?
— Я не знаю, — выкрикиваю я. — Какое это имеет значение? Сейчас надо думать об Остин. Эта женщина даже слезинки не пролила, когда я говорила о предсмертном разговоре с Санкитой. Ты же знаешь, как она поступила с собственным сыном! У нее нет сердца, Брэд! — Я сжимаю его руку и заглядываю в глаза. — Ты не представляешь, как отвратительно она себя вела, когда охранник выводил ее из больницы. Как мы можем доверить ей Остин? Брэд, надо что-то делать.
— Мы сделали все, что могли.
Я плачу, и он поглаживает меня по плечу.
— Успокойся. Потом поплачешь. Сейчас нам надо довести до конца процесс.
Через пятнадцать минут мы возвращаемся в зал, и я опускаюсь на стул рядом с Брэдом, поглощенная таким пугающим ощущением собственной беспомощности, которого не испытывала никогда раньше. Жизнь ребенка в опасности, а я ничего не могу сделать. Я сжимаю голову руками и стараюсь дышать ровно. Я обязана выиграть этот раунд, еще одного удара я не переживу.
В голову приходят слова Гарретта: «Ты не можешь спасти всех». Не надо всех, Господи, прошу тебя, только одну.
За спиной раздается звук открывающейся двери и знакомые шаги. Я поднимаю голову и оглядываюсь. В зал входит Джин Андерсен, одетая в строгий шерстяной костюм, но волосы ее спутаны, а на ногах спортивные ботинки вместо привычных лодочек.
— Джин? — вскрикиваю я и поворачиваюсь к Брэду.
— Сиди смирно, — шепчет он.
Минуя места для публики, Джин решительно марширует к кафедре судьи, что-то тихо объясняет и протягивает папку. Судья Гарсиа отвечает так же тихо, просматривает бумагу и, наконец, поднимает глаза.
— Прошу адвокатов подойти, — объявляет он.
Четверо людей совещаются неожиданно долго, мистер Крофт говорит на повышенных тонах, и судья призывает его к спокойствию. Наконец, улыбающиеся Брэд и Джин возвращаются на свои места, я провожаю их встревоженным взглядом.
Судья Гарсиа поднимает вверх лист бумаги, чтобы он всем был хорошо виден.
— Выяснилось, что мисс Белл все же оставила письменное завещание. Оно составлено пятого марта, за месяц до смерти. — Он откашливается и громко читает:
— «Я, Санкита Белл, находясь в здравом уме, настоящим выражаю свою волю относительно судьбы моего нерожденного ребенка, если он или она меня переживет. Мое искреннее желание доверить единоличное право опеки над моим ребенком мисс Боулингер, моей учительнице и лучшей подруге».
Судья Гарсиа снимает очки.
— Подписано Санкитой Джазмен Белл. Основываясь на факте существования нотариально заверенного заявления, суд выносит решение о предоставлении права опеки мисс Боулингер до завершения процедуры удочерения. — Он стучит молоточком. — Заседание окончено.
Я кладу руки на стол, опускаю голову и плачу.
Я не спрашиваю Джин о внезапно появившемся документе, для меня не важно, когда он был составлен и как попал к ней. Важно лишь то, что мы все сделали правильно для Санкиты и ее дочери. Брэд предлагает нам троим отметить победу, но я отказываюсь. Мне необходимо скорее попасть в больницу и увидеть мою малышку. Мою дочь! Я сворачиваю за угол, почти бегу по коридору к входу в отделение, открываю дверь в палату номер семь, и сердце мое замирает. В кресле сидит Герберт с Остин на руках. Он улыбается и тихо напевает колыбельную. Я осторожно подхожу сзади и целую его в шею.
— Что ты здесь делаешь?
— Привет, — поворачивается он. — Поздравляю, любовь моя. Я приехал сразу, как получил твое сообщение. Так и знал, что ты скоро будешь здесь.
— Но кто тебя впустил?
— Медсестра Ладонна. Раз уж ты теперь мама Остин, то имеешь право привести с собой одного человека. Ты ведь не против?
Отбросив все мысли о Шелли, Кэрри и Брэде, я как зачарованная смотрю на мою красавицу дочь.
— Поверить не могу, Герберт, — говорю я, обхватив себя руками. — Я мать!
— И очень хорошая мать. — Он встает и протягивает мне Остин. — Садись. Думаю, тебе хочется еще раз познакомиться с этой крохой.
Остин моргает и вытягивает вверх кулачки, потом устраивается у меня на груди и засыпает. Я наклоняюсь и целую ее в нос — нос, не скрытый от меня маской и трубками.
— Привет, сладкая вишенка. Знаешь, теперь я точно буду твоей мамой. На этот раз я тебе обещаю. — Остин хмурит бровки, и я улыбаюсь, сквозь слезы. — Я самая счастливая женщина на свете.
Ко мне приближается Герберт с камерой в руках. Камера нарушает интимность момента, но Герберт выглядит таким счастливым. Могла ли я мечтать о такой поддержке?
Мы приносим кофе и сэндвичи из кафетерия и проводим с Остин все часы, разрешенные для посещения. Сегодня вечером мне легче расстаться с ней, когда я знаю, что она моя. Я не могу потерять дочь, ни сейчас, ни потом. У лифта Герберт спохватывается:
— Забыл плащ. Я быстро.
Он возвращается со светлым плащом в стиле «Бёрберри» в руках.
— Этот плащ! — вскрикиваю я, глядя на Герберта, как на волшебника.
— Ну, утром было прохладно, — смущается он.
Я смеюсь и качаю головой. Он совсем не тот человек, что жил в доме Эндрю, и не мужчина, которого я встретила в метро и на берегу озера. Впрочем, возможно, он и есть мой «человек „Бёрберри“».
Теплый апрельский вечер, в воздухе пахнет сиренью, в небе на востоке висит тонкая, как ноготь, луна. Герберт выходит проводить меня до машины, накинув на плечи плащ «Бёрберри».
— Если Остин будет продолжать развиваться в том же темпе, через две недели она будет дома. Мне надо столько всего приготовить. Я отпросилась с работы. До начала каникул осталось совсем немного, Ева обещала меня подменить. Мне надо переставить все в спальне, купить мебель, ковер. Думаю, для начала достаточно колыбельки и пеленального столика. Все равно в комнату больше ничего не поместится. — Я весело смеюсь. — И еще я подумала…
Герберт прижимает к моим губам указательный палец:
— Подожди. Я только и слышу о том, что ты должна сделать. Но есть ведь и я. Позволь мне помочь.
— Хорошо, — улыбаюсь я. — Спасибо.
— Прошу, только не надо меня благодарить. — Он охватывает мое лицо ладонями и смотрит в глаза. — Я люблю тебя. Ты это понимаешь?
— Понимаю, — шепчу я, не сводя с него глаз.
— И если верить твоим словам, ты тоже меня любишь.
— Угу, — киваю я.
— Послушай, Джей рассказал мне о твоем жизненном плане и о том, когда его надо закончить.
