Взяв за руки меня и Джона, она тянет нас по коридору к дверям своего класса. Попутно Джон что-то говорит о прекрасных условиях в школе, а я разглядываю коридор, стилизованный под улицу города — вывески магазинов, светофоры, указатели на каждом перекрестке.
— В этой части здания детей учат переходить дорогу, разговаривать с продавцами магазинов, считать деньги, выбирать товары и многому другому.
Наконец, мы входим в класс Зои и попадаем в суматошную атмосферу сборов восьмерых умственно отсталых детей домой. Им помогает учительница мисс Кинди и ее ассистент мистер Копек — он застегивает куртки перед самым выходом.
— Харви, молнию надо обязательно застегивать, помнишь? Сегодня на улице холодно.
— Кто потерял шарф? — громко спрашивает мисс Кинди, помахивая красной шерстяной тряпочкой.
— Смотрите, — торжественно объявляет Зои. — Это моя шештра. — Ее глаза вспыхивают от счастья, и она энергично трет руками, словно собирается высечь огонь. Никогда в жизни ко мне не относились с таким почитанием.
Взяв меня за руку, Зои проводит меня по классу, показывает рисунки, знакомит с учителями, называет имена друзей.
Перед отъездом Джон провозит нас по всей территории школы в тридцать акров, и Зои указывает пальчиком на игровую площадку.
— Это ее излюбленное место, — объясняет отец, поворачиваясь, чтобы прикоснуться к коленке Зои. — Еще там есть оранжерея, где дети учатся ухаживать за растениями.
Мы проезжаем мимо теннисных кортов с красным покрытием и залитых новым асфальтом прогулочных дорожек. Впереди я замечаю деревянный амбар и надпись: «Занятия лечебной верховой ездой».
— Что это? — интересуюсь я.
— Конюшня. Дети учатся ездить на лошадях. Изначальной целью было развитие координации и владения телом, но ты не представляешь, как это помогло им повысить уверенность в себе.
— Путо! — кричит с заднего сиденья Зои.
Джон улыбается и смотрит в зеркало.
— Да, здесь твой любимый Плуто. — Он поворачивается ко мне: — Занятия были очень дорогостоящими, но бюджет урезали, и с прошлой осени они прекратились.
У меня в голове вспыхивает яркий свет.
Как и обещал прогноз на Seattletravel.com, дождь не омрачает радости путешествия. Я отлично устраиваюсь в красивом кирпичном доме Джона и Зои, украшенном яркими ковриками, массивными книжными полками на стенах и удивительными картинами, привозимыми Джоном из многочисленных поездок в бытность музыкантом. Мы сидим на ярком индейском половичке и играем в «дурака». Слух ласкает приятная мелодия, доносящаяся из музыкального центра.
На часах шесть, и Джон решает, что пора заняться приготовлением его фирменного блюда — баклажаны с сыром пармезан. Мы с Зои отправляемся следом на кухню, чтобы приготовить салат.
— Теперь перемешиваем, Зои, вот так, — говорю я, заправляя салат. — Попробуй сама.
— Я буду шаправлять, — решает Зои и обеими руками берет стеклянный контейнер, в котором я смешала соус. Неожиданно неплотно закрытая крышка остается в руках Зои, а стеклянная мисочка падает на столешницу и катится в сторону, разбрызгивая соус.
— Ох, прости, пожалуйста! — восклицаю я. — Плохо закрыла крышку. — Хватаю бумажное полотенце, начинаю торопливо тереть пятна и слышу за спиной смех.
— Зои, иди посмотри на себя.
Я поворачиваюсь и вижу, как Джон подводит девочку к духовке, в дверце которой она может увидеть свое отражение. Зои считает, что это весело. Да и Джон, пожалуй, тоже. Он с усмешкой снимает каплю со щеки дочери и слизывает масляный соус с ее перепачканных пальчиков.
— М-м-м, как вкусно.
Джон делает вид, что собирается съесть прядь вымазанных соусом волос, а Зои визжит от восторга. Я не могу отвести глаз от умильной сцены общения дочери с отцом, стараясь сохранить ее навсегда в своей памяти.
Наконец мы усаживаемся ужинать, и Джон поднимает бокал вина.
— За моих прекрасных дочерей, — произносит он. — Я самый счастливый мужчина на свете.
Зои берет стакан с молоком, и мы чокаемся.
После веселой болтовни и вкусного ужина мы садимся вокруг дубового стола и слушаем рассказы Джона о его жизни после отъезда из Чикаго. Вскоре Зои начинает тереть покрасневшие глаза, и отец выталкивает ее из-за стола.
— Маленьким девочкам пора надевать пижамы и ложиться в кровать.
— Нет, я оштанушь ш шештрой.
— Зои, — вмешиваюсь я, — давай я помогу тебе переодеться.
Не отводя от меня круглых глаз, она вскакивает со стула и хватает меня за руку.
— Шештра мне помовет.
— Повезло тебе, — усмехается Джон.
Зои приводит меня в настоящую комнату принцессы, отделанную в лавандовых с розовым тонах, с кружевными шторами на окнах и плюшевым зоопарком на кровати.
— Мне очень нравится твоя комната. — Я наклоняюсь, чтобы включить лампу на прикроватной тумбочке.
Зои надевает пижаму с феей Динь-Динь и с моей помощью чистит зубы.
— Ты шпать пойдеф? — спрашивает она, накрываясь одеялом.
— Хочешь, почитаю тебе сказку?
— Либья!
Я пробегаю глазами книги на полке, но не нахожу ни одной сказки о Либье. Внимательно перебрав книги еще раз, нахожу сказку о поросенке Оливии.
— Эту? — спрашиваю я, снимая книгу с полки.
— Либья! — улыбается Зои и двигается к краю кровати, чтобы освободить для меня место.
Я ложусь на подушку рядом, Зои поворачивается ко мне, обдавая запахом мятной пасты, и целует в щеку.
— Шитай, — командует она, указывая на книгу.
На середине сказки дыхание ее становится ровным, глаза закрываются. Я осторожно поднимаюсь и выключаю лампу. Теперь комната подсвечивается лишь розовым ночником с Русалочкой.
— Я люблю тебя, Зои, — шепчу я, целуя сестру в щеку. — Как многому ты меня научила.
Вернувшись в кухню, я обнаруживаю полный порядок и слышу тихий шум посудомоечной машины. Наливаю еще вина и иду в гостиную, где Джон сидит на ковре и перебирает струны гитары.
— Садись, — улыбается он мне. — Чем тебя угостить? Может, сварить кофе?
— У меня все есть, — говорю я, поднимая бокал, и опускаюсь рядом с ним, разглядывая блестящую темную гитару. — Какая красивая.
— Спасибо. Я люблю этот старый «гибсон». — Он берет несколько аккордов и перекидывает через руку кожаный ремень. — Он много раз помогал мне, когда вода в океане жизни поднималась быстрее, чем я успевал спастись. — Джон с нежностью любовника укладывает инструмент в чехол. — Ты играешь?
— Боюсь, что это с генами мне не передалось.
— Каким ты была ребенком, Брет?
