В тот год, когда я поступила в Северо-Западный университет, мама приобрела старый дом, не выкупленный по закладной. Отец бранил ее невероятно, говорил, что глупо ввязываться в такой чудовищный проект. Но к тому времени он стал уже бывшим маминым мужем, и она была вольна принимать решения самостоятельно.
Запах прогнивших потолков и старых ковров казался ей волшебным. Потребовались годы тяжелого труда и самопожертвования, чтобы в итоге проницательность и терпение победили. В наши дни особняк на Золотом берегу в Чикаго стал редким музейным экспонатом. Моя мама, дочь сталелитейщика, представляла, что она, как Луиза Джефферсон, «идет вверх», переехав из городка Гэри в штате Индиана. Жаль, что отец не прожил достаточно долго, чтобы увидеть чудесное преобразование дома — и женщины, — так и оставшегося недооцененным им.
— Вы уверены, что она была в здравом уме, когда это писала? — спрашивает Джоад, прерывая мои размышления.
Что-то заговорщицкое появляется в улыбке молодого юриста.
— Разумеется, она была в своем уме. Позвольте вас уверить, ваша мама отлично знала, что делает. Откровенно говоря, никогда не видел столь тщательно выверенного завещания.
— Продолжим, — произносит Кэтрин тоном руководителя. — Домом займемся в надлежащее время.
Мистер Мидар опять откашливается.
— Хорошо, тогда переходим к «Боулингер косметик»?
Голова едва не лопается от напряжения и ощущения пристально смотрящих на меня четырех пар глаз. Вспоминаю вчерашнее происшествие и холодею от охватившей меня паники. Какой президент компании может себе позволить напиться в день похорон матери? Я определенно не заслужила чести занять этот пост. Однако уже поздно. Как актриса, номинированная на премию Американской киноакадемии, стараюсь придать лицу естественное выражение. Кэтрин сидит с ручкой наготове, ожидая момента, когда придет пора начать записывать все до последней детали делового предложения. Лучше к этому сразу привыкнуть. В качестве подчиненной или нет, эта женщина будет следить за мной до конца моей карьеры.
— «Мои акции в „Боулингер косметик“, а также место главного исполнительного директора компании передаю моей…»
Держаться естественно. Не смотреть на Кэтрин.
— «…невестке, — кажется, у меня слуховые галлюцинации, — Кэтрин Гамфриз-Боулингер».
Глава 2
— Какого черта? — громко вскрикиваю, понимая, что осталась без долгожданного «Оскара». Даже не стараюсь быть хоть немного вежливой. Более того, я откровенно грублю.
Мидар смотрит на меня поверх роговой оправы.
— Простите? Хотите, чтобы я что-то повторил?
— Д-да, — заикаюсь и перевожу взгляд с одного члена моей семьи на другого, надеясь обрести поддержку.
Джей смотрит на меня с сочувствием, а Джоад не смотрит вовсе. Он делает пометки в блокноте, челюсть его при этом странно подергивается. А Кэтрин… что ж, она могла бы стать хорошей актрисой, удивление на лице кажется вполне правдоподобным. Мистер Мидар наклоняется и произносит отчетливо, словно я старая бабка:
— Акции вашей матери в «Боулингер косметик» переходят к жене вашего брата, Кэтрин. — Протягивает мне документ. — Каждый из вас получит копию, а сейчас можете просмотреть мою.
Скривившись, я отмахиваюсь от него, из последних сил стараясь дышать ровно.
— Нет. Благодарю. — Я справлюсь. — Продолжайте, пожалуйста. Извините.
Вжимаюсь в стул и начинаю кусать губы, чтобы не было видно, как они дрожат. Должно быть, произошла ошибка. Я… я так много работала. Хотела, чтобы она мной гордилась. Кэтрин меня подставила? Нет, она не могла поступить так жестоко.
— На этом мы прервемся, — сообщает Мидар. — Теперь мне надо переговорить с Брет. Конфиденциально. — Он поворачивается ко мне: — У вас есть время, или лучше перенесем встречу?
Перед глазами туман, в котором необходимо найти дорогу.
— Можно сегодня, — произносит голос, похожий на мой.
— Отлично. — Мидар обводит присутствующих взглядом. — Будут ко мне вопросы?
— Нам все ясно, — отвечает Джоад и направляется к двери с видом заключенного, отпущенного на волю. Кэтрин берет свой «Блекбери» и просматривает входящие сообщения. Джей бросается к Мидару, преисполненный благодарности. Он мельком ловит мой взгляд и сразу опускает глаза. Братья чувствуют себя виноватыми, это видно. Мне становится совсем плохо. Только лицо Шелли с лучистыми серыми глазами, обрамленное темными кудряшками, выглядит дружелюбным. Она раскидывает руки в стороны и принимает меня в объятия. Но даже Шелли не знает, что сказать мне в эту минуту.
По очереди мои родственники пожимают руку мистеру Мидару, пока я сижу на своем месте, как провинившийся ученик, оставленный после урока. Наконец все уходят, и мистер Мидар закрывает дверь. Становится так тихо, что я слышу, как кровь бежит по моим жилам и ударяет в виски. Он возвращается на свое место во главе стола. Лицо его гладкое и загорелое. Мягкий взгляд плохо сочетается с резкими чертами.
— Вы в порядке? — спрашивает он, словно действительно хочет услышать ответ. Видимо, у него почасовая оплата.
— В порядке, — говорю я. Нищая, без матери, униженная, но в порядке. В полном.
— Ваша мама переживала, что в этот день вам будет особенно тяжело.
— Правда? — Слегка усмехаюсь. — Она думала, меня расстроит, что я не упомянута в завещании?
Он накрывает ладонью мою руку.
— Это не совсем так.
— Единственная дочь, и не получает ничего. Ничего. Даже символического подарка. Черт возьми, я ведь ее единственная дочь.
Вырываю руку и кладу на колени. Опускаю голову, взгляд падает на кольцо с изумрудом, часы «Ролекс», браслет от Картье. Поднимаю глаза и замечаю на милом лице мистера Мидара нечто похожее на отвращение.
— Я знаю, о чем вы думаете. Считаете меня испорченной эгоисткой. Думаете, что все это из-за денег. — Горло сжимается. — Вчера все, что мне было нужно, — полежать на ее кровати. Все. Ничего больше. Я мечтала добраться до ее старой антикварной кровати, — украдкой потираю горло, — чтобы свернуться калачиком и ощутить ее присутствие…
К своему ужасу, понимаю, что начинаю плакать. Тихое поскуливание постепенно превращается в неистовые рыдания. Мидар бросается за салфетками. Он протягивает мне одну и гладит по спине, пока я стараюсь прийти в себя.
— Простите, — хриплю я. — Все так… тяжело.
— Понимаю вас. — Тень, промелькнувшая на лице, дает право сделать вывод, что он действительно понимает.
Промокаю глаза салфеткой. Глубокий вдох. Еще один.
— Ладно. — Всхлипываю, почуяв шаткое равновесие в душе. — Вы сказали, вам надо что-то обсудить.
Он достает из портфеля еще одну тонкую папку и кладет на стол передо мной.
