Здесь? Эндрю никогда не называл квартиру нашей. Впрочем, он прав. Это не наша квартира, а его. Вот первое объяснение, почему я решила устроить ужин у мамы, в том единственном месте, которое совсем недавно было моим домом.
Чтобы проехать три мили, нам потребовалось тридцать минут, и Эндрю почти вне себя.
— Погода будет только ухудшаться. Давай повернем назад, пока не поздно.
— Мне обязательно надо сегодня все подготовить, а все продукты у мамы.
Эндрю тихо ругается себе под нос.
— Мы почти доехали, — успокаиваю его я. — А если мы не сможем вернуться, будет даже здорово. Пожарим зефир в камине, поиграем в карты или в слова…
Эндрю напряженно вглядывается вперед.
— Ты забыла, что одному из нас надо работать. — Не поворачивая головы, он кладет руку мне на колено. — Ты уже разговаривала с Кэтрин?
К горлу подступает тошнота. Так происходит каждый раз, когда Эндрю заговаривает о работе в «Боулингер косметик».
— Она в Лондоне, ты забыл?
— Они только вчера уехали. Почему ты не позвонила ей в понедельник?
— Она была занята, готовилась к поездке.
— Значит, ты поговоришь на следующей неделе?
Образ мамы появляется перед глазами, яркий, как молния на грозовом небе.
Эндрю останавливается у обочины, я вздыхаю и открываю дверцу.
— Вот мы и добрались.
Взяв пакет с продуктами, я поднимаюсь по крыльцу, моля Бога, чтобы начатый разговор остался за закрытой дверью дома.
Когда я заканчиваю клюквенный соус и ставлю в духовку пирог с орехами пекан, в доме витают такие ароматы, какие наполняли его во времена мамы. Снимаю фартук и прохожу в гостиную. Из колонок льется голос Майлза Дэвиса, мягкий янтарный свет венецианских ламп успокаивает. Устраиваюсь рядом с Эндрю на диване.
— Над чем работаешь? — спрашиваю я, поглядывая на экран ноутбука.
— Проверяю, не появилось ли чего нового на рынке.
Грудь сжимает от боли. Опять он о доме. Просматриваю, в какой ценовой категории он ищет дом, и невольно вскрикиваю.
— Жаль, что мы не можем изменить ставку по ипотечному кредиту.
— Меган не понимает, что говорит.
— Но, может быть, нам пока присмотреть что-то попроще? То, что мы можем себе позволить из расчета наших накоплений.
— Не думал, что ты такая скупердяйка. Ты ведь получишь целое состояние.
У меня холодеет в животе. Как бы я ни старалась этого избежать, видимо, пришло время задать вопрос, мучивший меня много недель.
— А что, если я не получу наследство, Эндрю? В таком случае ты согласишься мне помогать?
Он смотрит мне в глаза и хмурится:
— Это что, экзамен?
— Ты же знаешь, что я могу ничего и не получить. Я понятия не имею, где мой отец, благодаря маминой скрытности. И я еще не беременна.
Эндрю переключает внимание на экран.
— Тогда мы будем бороться. Подадим в суд.
Стоп. Хватит. Ты только разозлишь его, если будешь постоянно приставать с вопросами.
— Значит, ты хочешь мне помочь? — Сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. — Не только ради денег?
В глазах Эндрю вспыхивает злость.
— Думаешь, я охочусь за твоими деньгами? Боже, да я буквально вымаливаю у тебя работу, а ты до сих пор так и не сказала, поможешь мне или нет! Я делаю все, что ты просишь, Брет. Я согласен купить собаку, смирился с твоей работой учителя, со всеми твоими чертовыми требованиями! Взамен я прошу лишь одного: места в семейной фирме и соответствующей зарплаты.
Отмечаю про себя, что это уже две вещи. Что ж, он прав. Пусть и с неохотой, но Эндрю делает все, о чем я прошу. Чего же мне еще надо?
— Это сложно. — Осторожно беру его за руку. — Мама была против, а она всегда принимала верные решения.
Эндрю вырывает руку.
— Боже мой! Твоя мать будет всю жизнь диктовать свои правила?
— Нет. — Нервно тереблю пальцами кулон. — Все равно решать будет Кэтрин.
— Чушь собачья. У тебя есть право влиять на работу компании, и ты это знаешь. — Взгляд его становится сердитым. — Я помогаю тебе с этим чертовым жизненным планом, а ты должна помочь мне.
Отвожу взгляд. Да, в логике ему не откажешь. Как было бы просто сказать сейчас «да». В понедельник я могла бы позвонить Кэтрин, и в течение недели или двух она нашла бы для Эндрю место в компании. Ведь он адвокат и легко впишется в нашу команду, найдет общий язык и с юристами, и с финансистами, и даже с отделом кадров. В моей власти изменить унылое течение вечера лишь одной фразой: «Да, я обязательно помогу».
— Нет, — мягко возражаю я. — Извини, но я не могу тебе помочь. Не считаю правильным идти против маминого решения.
Эндрю встает с дивана, стараюсь удержать его, но он отмахивается так, словно мои прикосновения обжигают.
— Раньше с тобой было просто, ты со всем соглашалась, но сейчас изменилась. Ты уже не та девушка, в которую я влюбился.
Он прав. Я изменилась.
— Прости. — Смахиваю слезы со щеки. — Я не хотела испортить вечер.
Эндрю меряет шагами комнату, взъерошивая рукой волосы. Я знаю, что это значит. Он принимает решение, думает, достойна ли я остаться в его жизни. Внезапно силы покидают меня, и я наблюдаю за ним, почти не дыша. Наконец Эндрю останавливается напротив эркерного окна спиной ко мне. Плечи его расслабленно опускаются, будто напряжение в одно мгновение покидает тело.
— Испортить вечер? — Он резко поворачивается ко мне. — Ты только что испортила себе жизнь.
Ошеломленная, я молча провожаю его взглядом. Эндрю выходит из комнаты, заглушая звуки шагов, из холла доносится:
— За вещами приезжай на следующей неделе, пока я на работе. К выходным замки поменяют.
Провести ночь в маминой постели кажется мне предательством. Ведь она стала моим врагом. Получается, из-за нее я потеряла работу, дом, надежду. Да, Эндрю непростой человек — порой он даже вел себя как ничтожество, — но это было мое ничтожество, и теперь, когда его нет рядом, я никогда не забеременею.
Беру одеяло и тащу вниз по лестнице на диван. Глаза не сразу привыкают к вспышкам света, проникающим сквозь окна с улицы. Взгляд внезапно падает на мамин портрет на противоположной стене. Фотография была сделана два года назад, когда мама была номинирована на премию «Деловая женщина года». Волосы с проседью подстрижены так, как идет только ей — по-мальчишески задорно уложенные пряди, — я тогда подшучивала, что, если не будет Хэлли Берри, она точно победит. Мама все еще очень красива, лицо ее с оливковой кожей и высокими скулами сияет, но я вижу не только внешнюю красоту, но и внутреннюю — ее мудрость, уверенность и спокойствие. Снимаю портрет со стены, ставлю на журнальный столик у дивана и забираюсь под одеяло.
