Подобно королевской свите, мы проследовали за Лидией и ее драгоценным грузом в гостиную. Дочь осторожно опустила переноску на пол. Джона мяукнул.
– Может, выпустим его? – спросила Лидия.
– Давайте просто откроем дверцу и посмотрим, как он себя чувствует на новом месте, – ответила я. – Вдруг он захочет посидеть там, пока не привыкнет.
Лидия едва успела отвести в сторону маленький засов. В следующий миг дверь распахнулась, выпустив на свободу вихрь из лап, ушей и хвоста. Джона выскочил на ковер, оглянулся и встряхнулся.
Светлая шерстка, большие темные уши, оттеняющие синие глаза – не котенок, а воплощенное очарование. Гармонию образа нарушали только короткий хвост и задние ноги, которые были слегка крупноваты для такого малыша.
Да и в целом Джона не отличался миниатюрностью Клео, появившейся в нашем доме вскоре после смерти Сэма в 1983 году. Она пришла, когда семья была раздавлена горем. Интересно, неужели Джоне предназначено сыграть похожую роль, отвлечь нас от рака и помочь с надеждой взглянуть в будущее?
Закончив с изучением местности, Джона нырнул под плетеное кресло и уставился на нас сквозь бамбуковые прутья.
– Малыш испугался! – сказала Мэри. – Пусть посидит там, пока не успокоится. А я поставлю чайник.
Никогда не думала, что мы заведем еще одну кошку. Тем более сиамскую. У этой самонадеянной породы богатое прошлое. По легенде, только королю Сиама (нынешнего Таиланда) и членам его семьи было дозволено держать собственных сиамских котов. Когда высокопоставленный хозяин умирал, его душа переселялась в одну из кошек. Ее забирали в храм, где монахи и священники подавали животному лучшую еду на золотых тарелках. Спала кошка исключительно на дорогих шелковых подушках, которые приносили родственники умершего. Помимо того чтобы спать, есть и очаровывать окружающих своей красотой, от нее требовалось только посещать церемонии. Надеюсь, Джона не думает, что здесь его ждет такое же отношение!
Мы пытались не обращать внимания на спрятавшегося под креслом котенка, но это было все равно что игнорировать павлина, забредшего в курятник. Стоило Мэри пройти мимо него с чашкой чай, как крохотная лапа высунулась и попыталась ухватить ее за лодыжку.
– Он хочет поиграть, – сказала сестра. – Где его удочка?
Она достала из пластиковой сумки игрушку, к которой была прикреплена яркая птичка. Стоило ей поднести удочку к креслу, как нетерпеливая лапка ударила по птичке раз, другой… Колокольчик протестующе звенел, но Джону это не пугало.
Мэри отнесла удочку на середину комнаты, и Лидия приподняла передние ножки кресла. Вжух!
Джона выскочил из укрытия и вцепился в беззащитную жертву, терзая ее зубами и пиная большими задними лапами.
После операции я боялась смеяться вволю. Самые обычные дела – иногда даже попытка выпрямиться на стуле – вызывали приступы острой боли, от которой перехватывало дыхание. Но, глядя, как котенок хищно расправляется с игрушечной птицей, я не смогла сдержаться и прыснула в чай. И с облегчением поняла, что мне не больно. На самом деле этот смех словно вернул меня из области страха и болезни в мир живых, где все постоянно менялось и обновлялось. Смеясь над котенком, я смеялась над тем, что приключилось со мной в последнее время, изгоняя из легких неподвижный больничный воздух.
Джона уселся на задние лапы и оценивающе посмотрел на нас.
– Как думаешь, Клео он понравился бы? – спросила Лидия.
Длинноногий, преисполненный истинно мужского самодовольства, Джона казался полной противоположностью нашей первой кошки. К тому же он был в два раза больше ее. Его светлая шерстка сияла, словно луна, тогда как Клео была черной, как ночь. И мех у него был грубее. Породистого Джону вырастили в зоомагазине. Беспородную Клео нам вручила подруга, чья кошка принесла слишком много котят. Да, Джону никак нельзя было назвать заменой Клео…
– Почему бы и нет? – улыбнулась я. – Знаешь, что бы сейчас хотела Клео? Миску молока.
Лидия поспешила на кухню и уже через секунду вернулась оттуда с молоком для котенка. Заинтригованный, он обнюхал миску, потом сунул в молоко переднюю лапу и с любопытством посмотрел на побежавшие по поверхности круги. Потом поднес лапу к носу, понюхал и с отвращением тряхнул головой. Пнув миску задней лапой, он перевернул ее так, что все молоко пролилось на ковер.
Мэри встала, чтобы принести тряпку с кухни, а Лидия кинулась спасать котенка от потопа. Но, прежде чем она успела его схватить, он уже проскакал на другой конец комнаты и стал карабкаться по шторам.
– Иди сюда, котик! – позвала я.
Джона на секунду замер, словно обдумывая приглашение. Но потом прищурился и, как заправской воздушный гимнаст, перепрыгнул со шторы на крышку кухонного буфета.
Сделанный неизвестным мастером где-то в зарослях новозеландского кустарника в середине XIX века, этот буфет из каури давно уже превратился в любимый ресторан для многих поколений жуков-точильщиков. Каждый раз, открывая дверцу, я натыкалась на кучки древесной пыли, которые напоминали о том, что недалек тот день, когда все сооружение рухнет. Я пыталась поправить дело при помощи «реставратора», оставившего рекламную листовку в нашем почтовом ящике. У него буфет провонял сигаретным дымом и выпивкой, после чего вернулся к нам в еще более плачевном состоянии. В нижние ящики я сложила семейные альбомы, чтобы придать конструкции хоть какую-то устойчивость. Лучшие бокалы для вина стояли в верхнем отделении, поскольку практически ничего не весили и вряд ли могли спровоцировать обвал полок.
Вот только я никак не ожидала, что на крышку буфета однажды приземлится котенок-берсерк. Бокалы жалобно звенели, пока Джона пытался обрести равновесие. Лидия забралась на кухонный стул и стала уговаривать котенка спуститься. Он смотрел на нее сверху вниз, не двигаясь с места. Вздохнув, Лидия отправилась в садовый домик за стремянкой. Уже через несколько минут Джона с интересом наблюдал, как она осторожно взбирается по лестнице, чтобы его снять.
Когда котенку показалось, что его вот-вот схватят, он спрыгнул с буфета, отчего фужеры для шампанского повалились на бокалы для красного вина, которые, в свою очередь, врезались в бокалы для белого вина, а те не замедлили потревожить покой бокалов для хереса, которыми никто не пользовался с 1970 года.
– Как жаль, что я завтра уезжаю, – не вполне искренне протянула Мэри, глядя, как Джона бежит к кухонному столу.
Котенок, разбитые бокалы, постоперационная усталость – я вдруг поняла, что для меня это чересчур. Как я могла так быстро в него влюбиться и даже выбрать ему имя? Не сказав ни слова, я вернулась в спальню, закрыла дверь, забралась в кровать и уснула.
Разбудили меня звон колокольчика и незнакомый писк. Лидия открыла дверь, и Джона влетел в комнату, волоча за собой удочку. Котенок забрался на покрывало, старательно огибая самые исстрадавшиеся части моего тела, и положил игрушку мне в руку.
– Он хочет поиграть, – сказала Лидия. – А мне нужно помочь Мэри с ужином. Можно я оставлю его с тобой?
