Страх перед Андреем Петровичем, постоянная неловкость, нежелание себя навязывать, стремление стушеваться превратились в понимание, что раз уж она никто в его сердце, то ей нужно заработать его одобрение. Нина спокойно, благожелательно и кратко рассказывала о своих делах, если он спрашивал, но никогда не обращалась к нему первой, НЕ ЛЕЗЛА.
Андрей Петрович — иногда в мыслях она называла его «папа» — всегда задавал ей один-единственный вопрос: «Какие у тебя отметки и как твои успехи в спорте». Отметки у Нины были хорошие, она училась хуже Алены, не была блестящей, но была твердой «хорошисткой», устойчивым середнячком. И в этом году, в восьмом классе, — четверки в первой четверти, четверки во второй четверти, четверки в третьей четверти — нечего стыдиться.
И в спорте у Нины были успехи. Вскоре после того, как Ольга Алексеевна отдала ее в школу, Нина сама — сама! — дошла по Фонтанке до Невского, перешла Аничков мост, нашла Дворец пионеров, — и поступила в секцию легкой атлетики, а затем перешла на фехтование. И там она не хватала звезд с неба, но за несколько лет заработала разряд и право участвовать в ежегодном турнире.
Отвечать на вопросы Андрея Петровича было легко и приятно, и это, наверное, лучше всего повлияло на их отношения, — «папа» был ею доволен, и иногда Нина ловила в его взгляде — сначала на нее и затем на Ольгу Алексеевну — что-то вроде «вот видишь, она нас не подвела».
Что было бы, не окажись Нина «хорошисткой», спокойным середнячком, за которого не стыдно? Если бы у нее оказался дурной характер, если бы она плохо училась, не росла здоровой, спортивной, непритязательной и не требующей особых забот девочкой, не красавицей, но весьма приятной… осталась бы дичком, озлобленным, некрасивым, болезненным, туповатым, злобно плюющимся словами, не принятыми в приличном обществе?.. Тогда все бы не так славно сложилось. Родные дети могут быть какими угодно, а приемные дети обязаны быть приемлемыми.
Что же касается ненависти к Ольге Алексеевне… Ненависть трудно сочетать с повседневной жизнью. Чтобы ненавидеть женщину, которая печет оладьи на завтрак, — всем, но и тебе тоже, гладит школьную форму, лечит от гриппа… чтобы ненавидеть, каждую минуту думать «я отомщу», нужно иметь внутри себя яростно работающий злой моторчик, а у Нины такого моторчика не было.
Ненависти не было, но и полюбить Ольгу Алексеевну у Нины не получилось, поверить, что Ольга Алексеевна полюбила ее, не получилось тоже.
Ольга Алексеевна не допускала ни малейшей несправедливости, ни тени неравенства, — домашние обязанности делились строго на троих, карманные деньги, одежда — всем одинаково, Нина была одета из того же распределителя, что Алена с Аришей. Ольга Алексеевна покупала вещи, как в известном фильме: сумки югославские — три, куртки финские — три. Но она никогда не обнимала ее походя, как девочек, не трогала губами лоб, не шепталась с ней, как с Аришей, не любовалась, как Аленой. В сущности, Нина росла в семье, но сиротой, без мамы.
Что живет в душе у девочки, которая растет в семье, но без мамы, — обида? Постоянное чувство сиротства? Если бы Нине пришлось отвечать на такой интимный вопрос, она скорей всего пожала бы плечами и сказала: «У меня все нормально, я так… прижилась, привыкла». И действительно, ей не было больно каждый день. Вот разве что привычная уверенность в том, что она не стоит внимания, — это было.
…Однажды — это случилось год назад, собрались ехать на дачу на выходные, и перед самым отъездом у Нины заболел живот, поднялась температура. Ольга Алексеевна оставила Нине таблетки, записала на листке номер дачного телефона, и они уехали. Два дня Нина лежала с высокой температурой, чувствуя, как нарастает боль, и боялась позвонить — обеспокоить.
Когда вернулись с дачи, Ольга Алексеевна вызвала «скорую». Кричала на Нину вслед докторам, уносившим ее на носилках, — почему ты не позвонила?! Нина виновато моргала, скривившись от боли, — у нее развивался перитонит.
А девочки, девочки полюбили друг друга, как сестры?..
Хотелось бы сказать «девочки полюбили друг друга нежно, как сестры», но чудес не бывает, никто никого не полюбил нежно, да и с чего бы?
Если бы Ольга Алексеевна сказала девочкам правду, они, наверное, полюбили бы друг друга, все-таки близкое кровное родство заставляет примириться со многим, во всяком случае с постоянным присутствием на своей территории другого человека.
Но водворение Нины в семью Смирновых было не полностью таинственным — ее не подкинули под дверь в пеленке с гербом королевского дома, — но и не окончательно честным. Давайте посмотрим, с чем Ольга Алексеевна оставила девочек, выйдя из их комнаты, тихонечко прикрыв за собой двери.
Алена с Аришей уверены, что родители из жалости взяли в дом чужую сиротку. Нина считает Андрея Петровича своим отцом, а Ольгу Алексеевну разлучницей, виновной в алкоголизме ее мамы. Кроме того, в доме запрещено упоминать Нинину прошлую жизнь и ее мать, как будто Нина вылупилась из яйца. И что может вырасти на этом фоне — любовь или злоба, зависть, взаимное недовольство, раздражение, бессчетные обиды? Нине повезло, что близнецы — очень хорошие девочки.
Сначала, первый месяц или чуть больше, было так.
Нина тенью ходила за Аришей и избегала даже взглянуть на Алену, при взгляде на Алену ее тошнило, не фигурально, а в самом прямом смысле — что-то подступало к горлу.
Алена не признавала полумер. Если что-то решала, то действовала и вспахивала свое поле с ежеминутным тщанием. Решила, что Нина под ее защитой, и наизнанку выворачивалась, чтобы Нине было хорошо, — дома не сводила с нее глаз, в школе подстраховывала на уроках. Нину вызовут к доске стихотворение прочитать, а Алена подсказывает, жестикулирует, шепчет.
И все время спрашивала, не нужно ли Нине что-нибудь показать, объяснить, отдать. Уже все свои лучшие вещи переложила на Нинину полку в шкафу: розовую гипюровую кофту, белый пушистый свитер, платье сафари. Зачем Нине ее кофта, свитер, платье сафари?! Алена была с Ниной покровительственно добра, как с несчастной, несмышленой, ЧУЖОЙ СИРОТКОЙ.
Возможно, какой-то другой чужой сиротке понравилось бы, что ей покровительствуют 24 часа в сутки, но Нине было невыносимо тяжело быть Алениным проектом. Ей хотелось взвыть «ты мне надоела, до смерти надоела!», закричать «я не хуже тебя!», ущипнуть Алену… или спасти ее от чего-то страшного. Что угодно сделать, только бы перестать чувствовать себя Алениной подшефной… Алена ее в своих объятиях уже почти задушила. Нина перед сном повторяла: «Люблю Аришу, люблю Аришу, люблю одну Аришу, а Алену ненавижу».
И через некоторое время… близнецы и Нина не полюбили друг друга, как сестры, через некоторое время все устали от экзальтации чувств. Алена, решив, что Нина освоилась, ослабила свою миссионерскую хватку. Нина больше не повторяла «люблю Аришу». С Аришей было уютно и безопасно, Ариша относилась к ней без покровительственного оттенка, как к равной, но в этом не было никакого особенного предпочтения, Ариша и к птичкам относится, как к равным. К тому же Ариша не могла стать Нине по-настоящему близкой — ее душа целиком принадлежала Алене.
