— У нас не может быть никаких терактов, — в который раз объяснил Андрей Петрович, — это трагическая случайность. Я тебе авторитетно говорю как коммунист — больше такое не повторится никогда. Это первый теракт в московском метро и последний. А насчет ездить в метро, — успокойся, это Москва, к нам этот взрыв не имеет никакого отношения!
8 января прогремел взрыв, а через два дня Ольге Алексеевне позвонила незнакомая женщина, — и оказалось, что взрыв ИМЕЕТ К НИМ ОТНОШЕНИЕ.
«Нет, ну какого черта ее туда понесло! В Москву, на станцию Первомайская!» — повторял Андрей Петрович. «Какое это теперь имеет значение», — терпеливо отвечала Ольга Алексеевна, стараясь не показывать свой ужас, не лить масло в огонь.
Во время взрыва семь человек погибли и еще тридцать семь получили ранения различной степени тяжести. Среди получивших ранения «различной степени тяжести» была сестра Ольги Алексеевны, нежно любимая Катька, — когда-то нежно любимая. Катька скончалась в больнице, и это немного снижало пафос — «скончалась в больнице» было больше похоже на просто умереть, чем погибнуть при взрыве.
Катьки уже так давно не было в их жизни, что сейчас, когда она совсем перестала быть, ее смерть не ощущалась ни как горе — никакого горя она не заслужила! — ни как даже просто изменение ситуации. Только как недоумение и обида — за что им такая напасть — чужой подросток с дурной наследственностью?!
Чужой подросток с дурной наследственностью была Катькина одиннадцатилетняя дочь Нина Кулакова, родная племянница Ольги Алексеевны.
Позвонившая Ольге Алексеевне незнакомая женщина представилась просто соседкой, без имени. Соседка собирала одежду для похорон и в книге «Как закалялась сталь» обнаружила старый конверт с ленинградским адресом, надписанный Катькиной рукой, — Катька, очевидно, раздумала отправлять письмо. Соседка по справке — не поленилась — нашла ленинградский телефон.
— Ничего, что я звоню? — споткнувшись в своей скороговорке о молчание Ольги Алексеевны, робко спросила соседка.
— Ничего. Я понимаю, — мертвым голосом сказала Ольга Алексеевна.
— Да, конечно, вы понимаете… Дочка, Нина, — заторопилась соседка, — сейчас решается вопрос, куда девать Нину, в детдом или родственники возьмут… Вот я и позвонила… просто на всякий случай, для очистки совести…
Решается вопрос, вот она и позвонила…
— Я Нине-то не сказала, что с вами связываюсь, — предупредила соседка, — чтобы у девки обиды не было, если не возьмете. Вы ведь ей не родственники…Катька говорила, у ней родных нет, так что не обязаны брать, можете решить, как хочете.
«Как хочете»!.. Грамотейка!.. Голос у соседки пьяноватый. «Вместе, наверное, пили с Катькой», — пронеслось в голове Ольги Алексеевны.
Ольга Алексеевна отодвинула трубку от уха, подержала на весу и положила на рычаг.
Отошла от телефона и осторожно прикрыла дверь в комнату, как будто пьяноватая Катькина соседка могла погнаться за ней с этими бьющими в голову «Катька, Нина, Катька, Нина». «Если еще позвонит, не возьму трубку», — решила Ольга Алексеевна…
Соседка не перезвонила.
…Андрей Петрович, покряхтев, повернулся на бок.
— Олюшонок… Олюшоночек, а почему мы все время говорим «подросток»? Этой Нине одиннадцать лет, она как наши девочки. Аленушка еще ребенок, и Аришенька еще ребенок…
— Дети из неблагополучных семей рано взрослеют, — холодно заметила Ольга Алексеевна и тут же осеклась, — Катька, красавица, отличница, ее сестренка — НЕБЛАГОПОЛУЧНАЯ СЕМЬЯ?.. Впрочем, в ней всегда была… не червоточинка, нет, а какая-то слабость. Катька от рождения не победительница в жизни, а побежденная. Не свяжись она с тем страшным типом, произошло бы что-то другое… Мысли Ольги Алексеевны бегали по кругу, метались, как зверюшки, попавшие в капкан, — а если конверт с ленинградским адресом попадет к этой девочке, Нине? И она решит им написать? Желающих занять место Андрея Петровича много, и куда это письмо попадет, неизвестно… Возможна любая случайность… И — выплывет наружу, ЧЬЯ она дочь!
— Ты правильно говоришь, — у девочки дурная наследственность, — кивнул Андрей Петрович. — Отец-то у нее кто!
— Ты прав, Андрюшонок.
— Вы что, намекаете, что я в Ленинграде?! Как я мог оказаться в Ленинграде?.. Мы пошли в баню… Мы поехали на аэродром провожать Павлика, перед этим мы мылись… Это что же, я улетел вместо Павлика?! — в ужасе лопотал Женя.
— Не надо пить! — мстительно отозвалась Надя.
Андрей Петрович рассеянно скользнул взглядом по экрану.
— А вдруг она начнет пить?.. У нее мать-алкоголичка. У нее вполне может быть наследственный алкоголизм. Наследственный алкоголизм — это очень серьезно. Ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим?…Ты вообще понимаешь, что такое алкоголизм? — весомо сказал Андрей Петрович. — …Помнишь, как пил дядя Федя? А тетя Рая? Ты помнишь, как пила тетя Рая?
— Боюсь, что я не помню, как пил дядя Федя, — холодно отозвалась Ольга Алексеевна. — Уволь меня, пожалуйста, от воспоминаний о дяде Феде, тете Рае и иже с ними.
Андрей Петрович взглянул на нее нежно. Подвинулся, рукой нашел под одеялом подол ночной рубашки. Он больше всего любил в жене эту ее холодность, сдержанность. В его семье не глядели холодно, не намекали, не иронизировали, недовольство выражали ором, а то и — раз, и по башке. А Ольга Алексеевна была городская. Ее манеры — холодно посмотреть, намекнуть, уколоть, ее уколы, такие изящные, злые, не обижали, а подтверждали ее женскую ценность и его мужскую состоятельность, — она городская, и он ее ДОБИЛСЯ. То, что она его осчастливила, давно уже уравновесилось его положением, и оба всегда, каждую минуту помнили, какое он ЗАНИМАЕТ ПОЛОЖЕНИЕ, кто в доме главный, но, как у каждой слаженной пары, у супругов Смирновых была своя излюбленная игра, в которую они упоенно играли, — она городская, он деревенский.
И в такие моменты он всегда ее хотел.
Андрей Петрович продвинул руку дальше, другой рукой сильно сжал ее грудь.
— Ты что?.. — боязливо, почти неприязненно спросила Ольга Алексеевна.
Андрей Петрович резко раздвинул ее колени.
— Нет-нет, не надо… — слабым голосом испуганной новобрачной сказала Ольга Алексеевна.
На экране Женя наконец сообразил, что он находится в Ленинграде, Ольга Алексеевна сжала колени, выталкивая руку мужа.
— Не надо, пожалуйста, не надо…
— Надо, — грубовато ответил Андрей Петрович.
Ольга Алексеевна приоткрыла глаза — Надя и Женя продолжали ссориться.
«А какой была бы близость Жени и Нади? — подумала Ольга Алексеевна. — Наверное, сначала нежная, почти робкая, как постепенно раскачивающаяся лодка, потом все сильнее и сильнее. А какой была бы близость Нади с Ипполитом?…С Ипполитом Наде было бы лучше, он решительней в постели…» — подумала Ольга Алексеевна и больше уже не думала ни о чем.
