— Профессор, пойдем покурим, — поманил Илья.
Они вышли на лестничную площадку, уселись на подоконник рядом с полной окурков консервной банкой.
— Мне одну книжку дали на неделю, — Илья наклонился к Кутельману, прошептал: — «Камасутра»… Картинки не пропечатались, но текст разобрать можно. Оказывается, существует восемь способов заниматься любовью и 64 позы. Там все подробно описано — и сила, и темп… Вчера Мария Моисеевна полночи на кухне с соседкой просидела, а мы с Фиркой книжку изучали.
Кутельман поморщился, — пошлость Ильи его оскорбляла.
— Я как раз об этом и хотел поговорить.
Илья комически поднял брови:
— Профессор, в своем ли вы уме? Эмка, ты — ты! — об этом?
Об ЭТОМ Кутельман ни с кем не говорил, никогда не вел циничных мужских разговоров «о бабах», считал, что избыточная сексуальность от безделья. Как и его писатель: «Когда будет совсем невтерпеж, иди колоть дрова родителям, это отобьет от жеребятины!» Если бы ему и захотелось об ЭТОМ, — не с Ильей же говорить о любви, рядом с Ильей можно только слаще чувствовать свое одиночество…Может быть, он вообще предпочел бы иметь других близких друзей, но — Фира. В Фире столько силы, столько страсти, она жизнь кусает, как пирог, и только он понимает, что ее кусок пирога часто бывает черствым.
Смущаясь и глядя в сторону, Кутельман сказал:
— Ты меня не так понял… У меня к тебе просьба. Или… не знаю, как сказать. Я только хотел спросить. В общем, у нас…
Илья недоумевающе смотрел на него:
— Эмка, чего ты мнешься? Все, что нужно, любая помощь! Я все сделаю…Деньги? Если надо, я достану… Или… Ты влюбился и хочешь развестись… Да нет, конечно, нет, что я говорю… Эмка! Ты что, заболел?!
— Нет. Это серьезный разговор. Или нет, как раз совсем не такой серьезный, как принято считать…
Кутельман краснел, мялся, не мог посмотреть Илье в глаза и наконец, отвернувшись от него, начал:
— Илюша… Вас в одной комнате четверо. Комната, конечно, большая, но вам с Фирой… или Левке отдельную комнату.
Серьезный-несерьезный разговор был о Фаининой комнате, той, что после смерти Фаининой матери стояла пустой.
— Ты же знаешь, Фаина до сих пор прописана в этой комнате, а теперь она может прописаться ко мне, — нашелся человек, который может помочь с Фаининой комнатой, — объяснил Кутельман.
— Ну и что? — не понимал Илья. — Эмка, от меня-то что надо? Да не волнуйся ты так, я все сделаю.
Кутельман объяснил — комнату отдать Фире. К тому времени как Кутельман выговорил «отдать», он вспотел, побледнел, покраснел — как трудно сказать человеку, что предлагаешь помощь, чтобы он не обиделся.
— Фаинке комната не нужна, нам эта комната не нужна… Это возможно — оформить ее на вас с Фирой, этот человек говорит, нужно просто совместить выписку Фаины и ваше заявление, а дальше он поможет. Ты только, пожалуйста, не думай, что я свысока, от щедрот и так далее… Эта комната нам не нужна, совершенно не нужна, — заторопился Эмка, в глазах ужас, что Илья сейчас начнет благодарить.
— Комната не нужна? Да ты не советский человек! Настоящему советскому человеку не может быть не нужна комната. Комната — это жилплощадь, — значительно подняв палец, сказал Илья и рассмеялся: — Ну я шучу, шучу… И я благодарен.
Кутельман облегченно вздохнул, гордый тем, как он ловко провел этот щекотливый разговор. И попытался представить, — а будь он на его месте, он бы принял? Фира с Фаиной как сестры, когда Фаинина мама умирала, Фира помогала, когда Лева родился, помогала Фаина, — не сосчитать, кто кому что… Нет, не принял бы, — ответил себе Кутельман, — без объяснений, просто не принял и все. И что-то его кольнуло — восхищение, зависть, — как быстро Илюшка согласился, и без всяких кривляний, с какой завидной легкостью он умеет принимать.
— Эмка, а книжку-то тебе дать? — подмигнул Илья.
Кутельман сделал независимую гримасу — не нужна мне твоя книга, и подумал, — их, таких разных, жизнь свела в такой близкой дружбе, для чего? Ну… для чего-то свела. Может быть, ДЛЯ ЛЕВЫ.
— Слушай, сегодня все-таки первое сентября, а мы про детей совсем забыли… — сказал Кутельман. — Давай-ка мы с Левкой на дорожку решим задачу.
Они вернулись в комнату и минут десять упоенно решали с Левой задачу — по очереди ставили ладьи на шахматную доску так, чтобы они не били друг друга, проигрывает тот, кто не может сделать хода, а Таня кружила вокруг, мечтала выпроситься гулять, кривлялась, украдкой приставила к Левиной голове рожки, за что получила от Фиры укоризненный взгляд, а от Фаины по рукам, но попроситься гулять не посмела.
…Обед в честь «первый раз в первый класс» закончился. В прихожей Фира, выбрав момент, когда Илья отвлекся на детей, тихо спросила Кутельмана — ну? Кутельман приложил руку к голове — есть, товарищ генерал.
— А я все вижу! — засмеялся Илья. — Фирка, ты о чем нукаешь? Смотри, Эмка, осторожней, когда Фира говорит «ну» таким тоном, остается только прыгнуть через палку!
— У них с Эммочкой какие-то свои тайные делишки, — торопливо вступила Фаина, от неожиданности, от опасения выдать Фиру, употребив несвойственное для себя неинтеллигентное слово «делишки».
Кое-что, конечно, может показаться странным. Почему обед в честь обоих детей, как и вообще все важные для обеих семей даты, отмечали у Фиры, в коммуналке, а не в огромной квартире Кутельманов в соседнем подъезде? Почему от соленого и острого Эмку отучает Фира, а не его собственная жена? Почему все трое, Фира с Фаиной и Кутельман, были уверены, что Фире удастся заставить Илью пойти в аспирантуру к Кутельману в университет на матмех, Илья ведь в сложном математическом аппарате ни ухом ни рылом.
А почему никто не подумал, — нужно ли Илье в придачу к аспирантуре получить секретность? И что меньше всего ему нужен научный руководитель — друг семьи, ведь в этом кроется столько подводных камней, столько болезненного для самолюбия?
Ответ на все эти вопросы один — Фира умеет двигать людьми и событиями, вообще РАСПОРЯЖАТЬСЯ. Она, как серый кардинал, добивается своего исподтишка, а Кутельманы очень дорожат дружбой, и поэтому как Фира захочет, так и будет.
Но все же у дружбы есть предел. Кутельман согласился взять к себе совершенно бесполезного для него Илью, — фактически это означало самому написать Илье диссертацию.
…Ну и что? Для Фиры он был готов написать десять диссертаций!
Доктор физико-математических наук Кутельман был влюблен.
Странно было любить Фиру, такую красивую, такую земную, романтической любовью, но Кутельман любил ее без желания обладать. Влюбленность была его ЛИЧНОЕ дело и не означала измены и уж тем более пошлой практичности разрешения ситуации — развода, попытки увести Фиру от Ильи, завести другую семью, оставить дочь и Леву без отцов, — просто маленький смысл жизни, чтобы было о чем подумать перед сном.
