Прогноз врача оправдался. Двоюродная сестра Веры Борисовны
Оля Боброва, коренная москвичка, работавшая в то время в Курске учителем
русского языка и литературы по распределению после окончания педагогического
института, примчалась в Саратов, едва узнав о смерти сестры.
– Тетя Люба, давайте я заберу мальчика, –
предложила она своей тетке. – Вы с ним не справитесь, а отдавать в детский
дом при живых родственниках – кощунство.
Мать Веры Борисовны вынуждена была согласиться с тем, что ее
племянница права. Ольга назвала мальчика Дмитрием, оформление документов прошло
легко и быстро отчасти потому, что у покойной сестры и у самой Ольги фамилии
были одинаковыми: обе они носили фамилии своих отцов – родных братьев. Поэтому
в доброй половине учреждений тот факт, что Ольга Боброва оформляет какие-то
документы на Дмитрия Боброва, ни малейших вопросов не вызвал.
К моменту, когда произошли эти печальные события, срок
работы по распределению подходил к концу, через два с половиной месяца Ольга
собиралась возвращаться в Москву, к родителям, а примерно через месяц должна
была состояться ее свадьба с Павлом Красниковым, учителем истории,
преподававшим в той же школе, что и она.
– Ты можешь оставить ребенка в Курске на некоторое
время? – спросил Павел, когда взбудораженная Ольга позвонила ему в Саратов
и объявила о предпринятом ею шаге.
– Зачем? – насторожилась она.
– Мы поженимся здесь, в Саратове, потом вместе поедем в
Курск и оформим перемену фамилии мальчику. После этого ты пишешь родителям в
Москву покаянное письмо, что, мол, родила за месяц до свадьбы, стеснялась им
говорить, что ждешь ребенка. Ждите, мол, дорогие мои, меня вскорости с мужем и
младенцем на постоянное жительство в город-герой, столицу нашей Родины.
– И что нам это дает? – не поняла Оля. –
Зачем такие сложности?
– Я не сторонник ненужной огласки, – объяснил ей
жених. – Чем меньше людей знают об усыновлении, тем дальше спокойнее жить.
Если ты привезешь сейчас ребенка в Саратов, то все поймут, в чем дело, потому
что беременной тебя никто здесь не видел. Таким образом, отсюда ты уедешь
просто замужней дамой, а в Москву приедешь счастливой молодой матерью. Все, кто
знает об усыновлении, останутся только в Курске. Поняла?
– Ты хочешь, чтобы я и от своих родителей это скрыла?
Но это не получится, есть же тетя Люба, она им расскажет. Они ведь знают, что
Верочка умерла в родах.
– А ты поговори со своей тетей Любой. Я очень тебе
советую, Олюшка, попытайся ее убедить. Ты у меня умница, ты сумеешь найти
нужные слова. Все, что я хочу сделать, пойдет только на благо мальчику. Чем
меньше людей знает, тем лучше, поверь мне, милая, – ласково уговаривал ее
Павел. – Попробуй договориться со своей теткой. Не получится – так не
получится, но попробовать надо. Мы ведь не знаем, кто отец мальчика, откуда
твоя сестра привезла свою беременность. А вдруг она поддерживала с ним
отношения вплоть до самых родов? А вдруг он знает, что у него должен родиться
ребенок? Ты можешь гарантировать, что он в один прекрасный момент не ворвется в
нашу жизнь с какими-нибудь гадостями?
Оля была вынуждена согласиться с тем, что Павел прав. Она
сделала все в точности так, как он предлагал, и через три месяца молодая семья
с грудным Димочкой переступила порог московской квартиры Бобровых. Тетя Люба
вняла Ольгиным уговорам и объяснениям и поклялась ничего не говорить брату
своего покойного мужа и его жене. А через полгода она умерла.
Таким образом, в Москве обладателями тайны усыновления были
только супруги Красниковы. Те же люди в Курске, которые знали о смерти Веры
Борисовны Бобровой, не знали, какую фамилию стал всего через три месяца носить
маленький Димочка, а те, кто знал, что Дима Бобров превратился в Диму
Красникова, понятия не имели о том, что его настоящая мать умерла.
Обдумывая эту информацию, Константин Михайлович Ольшанский
чувствовал себя неуютно. Конечно, проследить путь Димы Красникова от момента
рождения до сегодняшнего дня можно, но для этого надо быть работником
правоохранительных органов и иметь доступ к любым архивным документам, задавать
вопросы множеству людей, которых еще предварительно надо найти, потому что за
минувшие пятнадцать лет почти никто из тех, кто работал в 1979 году, не остался
на прежнем месте. Кто на пенсии, кто умер, кто уехал в другой город… И потом,
нужно же еще найти самих Красниковых. Что толку от того, что какой-то болтун из
Курска сегодня скажет: «А в 1979 году я оформлял перемену фамилии мальчику
Боброву, который стал Красниковым. И я точно знаю, что хоть у него и записана
мать Ольга Боброва, но она ему не родная». Красникова в тот момент была
прописана в Саратове, из Саратова убыла в Москву, и спустя пятнадцать лет живет
вовсе не в той квартире, куда приехала с грудным Димой, и работает совсем не в
той школе, где начала работать после возвращения. Найти Красниковых,
безусловно, можно, но опять-таки, это под силу только работнику милиции или
прокуратуры. Обычный гражданин сделать этого не сможет.
«Что же из всего этого следует?» – задавал себе вопрос
Константин Михайлович, сидя за столом в своем служебном кабинете над раскрытой
папкой с материалами по Красниковым и Леониду Лыкову. Вариантов только два:
либо Красниковы все-таки кому-то проболтались, либо в деле фигурирует работник
милиции или прокуратуры, который раскопал историю Бобровых и зачем-то поделился
ею. Вот только с кем? С Лыковым? Значит, Лыков врет и покрывает его, спихивая
вину на Галактионова. Или он поделился с Галактионовым? Тогда получается, что
Лыков не врет, а среди связей Галактионова есть такой нечистоплотный
представитель правоохранительной системы, но почему-то его не назвал и не
упомянул ни один из почти восьми десятков свидетелей. Выходит, если у
Галактионова и была такая связь, то он ее охранял бережно и тщательно, никого в
свой секрет не посвящая. Интересно, почему? И откуда у него эта связь?
А если Лыков все-таки врет, то стало быть, такая связь есть
у него. Но Леонид Лыков работает в автосервисе, и проверять его контакты – дело
тухлое, для этого надо освобождать от работы половину сыщиков с Петровки и
половину следователей из городской прокуратуры. Но проверять, конечно, надо,
никуда не денешься.
Что же касается Курска, то Ольга Красникова не вспомнила ни
одной фамилии тех людей, которые были посвящены пятнадцать лет назад в суть
событий. Поэтому искать их и проверять «на болтливость» придется через милицию.
Добросовестно заполняя многочисленные бланки разнообразных запросов, Константин
Михайлович Ольшанский в глубине души был уверен, что делает это напрасно. Но от
него требовали образцовое дело, а в образцовом деле о разглашении тайны
усыновления обязательно должны быть сведения обо всех, к этой тайне причастных.
И запросы тоже должны быть образцовыми.
2
Он резко распахнул дверь и вошел в одно из помещений
лаборатории. Сидящий за компьютером мужчина повернулся к нему и приветливо
кивнул.
– Добрый день.
– День добрый, – бодро откликнулся он. – Как
дела? Когда представляешь диссертацию в Совет?
