Визит к родителям был ошибкой. Зандт имел доступ к реальной информации и знал чуть больше, чем могло бы показаться, и уже тогда задавался вопросом, что нужно от него Нине. Какие-либо новые сведения он мог получить только от Беккеров. Ей пришлось разрешить ему поговорить с ними, но как только она вернулась в дом из сада, она сразу же поняла, что он приоткрыл дверь, которую лучше было бы держать запертой.
Ей это не было нужно. Ей не был нужен ни охотник, ни убийца. Она считала, что единственный способ выманить из логова Человека прямоходящего — это некто, над кем тот захотел бы ощутить собственное превосходство.
Ей нужна была приманка.
Глава 13
Мужчина сидел в кресле посреди гостиной — просторной комнаты в передней части дома, с окнами в трех стенах. С двух сторон ее защищали деревья, третья выходила на уходящую вниз лужайку. Сегодня все окна были занавешены, и тяжелые портьеры не давали ни малейшей возможности заглянуть в дом снаружи. Иногда он закрывал их, иногда оставлял открытыми. В этом отношении он был совершенно непредсказуем.
Кресло стояло спинкой к двери, ведшей в комнату. Ему нравилось возникавшее при этом ощущение некоторой незащищенности. Теоретически кто-нибудь мог подкрасться к нему сзади и ударить по голове. Предварительно этому человеку пришлось бы преодолеть хитроумную систему охраны, но ощущение все равно оставалось, показывая, в какой степени он владеет окружающей его обстановкой. Он не боялся внешнего мира. С ранних лет он вынужден был без посторонней помощи пробивать себе дорогу. Однако ему нравилось, чтобы в доме всегда был порядок.
Лицо его было гладким, без морщин — результат усердного применения увлажнителя и прочих питательных средств для кожи. Взгляд острый и ясный, руки слегка загорелые, ногти подстриженные. Он был совершенно голым. Кресло стояло слегка под углом к начищенным до блеска половицам, ровными рядами пересекавшим комнату. На маленьком столике рядом с креслом стояла чашка очень горячего кофе и блюдце, полное крошечных стеклянных бусинок. Тут же лежал тонкий журнал. Чашка стояла так, что опиралась своим основанием на край столика лишь наполовину. Кресло было старое, обтянутое потертой кожей. По всем правилам на одном из его подлокотников должен был бы лежать номер «Нью-Йорк таймс», а позади — стоять лакей, готовый подать сэндвичи со срезанной корочкой. Книжный шкаф был целиком заштрихован зеленым, синим и красным фломастерами, каждый штрих не длиннее трех миллиметров, из-за чего создавался эффект слегка пятнистого черного цвета. На это потребовалось семнадцать фломастеров и несколько недель. Изящный комод ручной работы у другой стены был весь заклеен маленькими портретами Мадонны, вырезанными из журналов и относящимися к периоду до ее воплощения в образе «материальной девушки», после чего он утратил к ней интерес. Результат своих прежних увлечений он покрыл несколькими слоями темного лака, пока комод не стал выглядеть, словно обшитый странной ореховой фанерой. Что касается книжного шкафа, то лишь при разглядывании с очень близкого расстояния можно было понять, каким образом был получен эффект.
Основой для его очередного проекта стал маленький столик возле кресла, который он покрывал стеклянными бусинками диаметром примерно в миллиметр, четырех цветов — красного, синего, желтого и зеленого, использовавшихся в генетике. Чтобы приклеить каждую на свое место, требовалась немалая осторожность и внимательность, по большей части из-за того, что расположение их было не случайным, но подчинялось сложной и запутанной системе, которая, по крайней мере отчасти, была чисто умозрительной. Закончив, он намеревался покрыть столик несколькими слоями густого черного лака так, чтобы от структуры поверхности не осталось и следа. Никому даже в голову не придет, что скрывается под слоем лака, так же как никто не мог бы догадаться, что одна-единственная половица в доме сделана из огромного количества спичек, а затем отшлифована и отлакирована так, что ничем не отличалась от других.
На то, чтобы собрать спички, у него ушло больше шести месяцев. Каждую из них, насколько он мог ручаться, зажигали разные люди. Он глубоко верил в индивидуальность, в ее крайнюю важность для человечества. В нынешнее время все смотрели одни и те же телевизионные шоу, читали одни и те же глянцевые журналы и под давлением рекламы покорно выстраивались в очереди, чтобы смотреть одни и те же тупые фильмы. Они бросали курить, потому что так говорили им те, кто в это время обрастал жиром, — ради комфорта и удобства других. Они жили по правилам, созданным другими, теми, с кем они никогда даже не были знакомы. Они существовали на поверхности, в мире последних пяти минут, показанных по Эм-ти-ви или Си-эн-эн. Текущий момент был для них всем. Они не понимали, что значит «после», погрязнув в вечном настоящем.
На столике лежал недавний выпуск научного журнала, который пришел утром по почте. Его краткое содержание он увидел в Сети и заказал экземпляр, чтобы ознакомиться поближе. Хотя тематика была довольно специализированной, ему более чем хватало знаний, чтобы полностью ее понимать. Он потратил много лет на чтение литературы по темам, которые его интересовали: генетике, антропологии, доисторической культуре. Хотя его образование завершилось очень рано, он обладал неплохим интеллектом и многому научился из жизни — своей и других. В крайнем случае — из того, что говорили другие. И очень многое из этого оказывалось правдой, как только удавалось преодолеть мольбы и просьбы и тело начинало говорить само, без вмешательства разума.
Прежде чем начать читать, он встал, отошел от кресла и проделал три комплекса отжиманий. Первый — опираясь ладонями о пол и расставив их на ширину плеч. Второй — тоже опираясь ладонями, но широко расставив руки в стороны. И последний — снова поставив руки близко друг к другу, но сжав их в кулаки и упираясь в пол костяшками пальцев. Каждый — по сто раз, с небольшим перерывом между ними.
Он даже почти не вспотел. Ему это понравилось.
* * *
Сара Беккер услышала приглушенный шум от размеренных упражнений незнакомца, но не стала тратить время на попытки понять, что он может означать. Ей не хотелось этого знать. Она не знала, который сейчас час, но у нее и не было особого желания это выяснять. Внутренние часы подсказывали ей, что, вероятно, сейчас день, возможно, уже ближе к вечеру. В некоторых отношениях это было хуже, чем если бы сейчас была ночь. Все плохое случается ночью, и этого ждешь. Люди боятся темноты, потому что темно бывает ночью, а ночью за тобой иногда могут прийти какие-нибудь твари. Так был устроен мир. Считалось, что днем лучше. Днем ты идешь в школу или обедаешь, над головой голубое небо, и повсюду вполне безопасно, стоит только держаться подальше от мест, где живет беднота. И если оказалось так, что даже днем небезопасно, то ей попросту не хотелось об этом думать.
Вытянув шею, она могла коснуться лбом крыши того пространства, где находилась. Вокруг царила кромешная тьма. Она лежала на спине и могла двигать руками и ногами на два дюйма в каждую сторону. В таком положении она пребывала уже достаточно долго: по ее оценке, не меньше четырех дней, может быть, даже шесть.
