Ее родители, Гейзель и Петер, погибли во время войны. Так говорила бабушка. Но дети чутки к слухам, тем более в Гармише, где все всех знают. Лилиан еще под стол пешком ходила, а подружки уже шептались про ее родителей. Ее одноклассница Рихель Шпрекельс, дочка Труди Абенд Шпрекельс, когда Лилиан осалила ее, играя в пятнашки, завопила:
– Так нечестно! Тебя тут вообще нет! Никто даже не знает, кто твой папа!
Дети примолкли. Догонялки сразу закончились.
– Мой папа – Петер, а мама – Гейзель! – защищалась Лилиан.
– Может, твоя мама и Гейзель, но моя мама сказала, что Петер Абенд – не твой папа! Она точно знает. Она его сестра! – С этими словами Рихель зачерпнула грязи и бросила в Лилиан, запачкав ей розовое платьице со сборками. Дети захихикали.
Лилиан пришла домой вся замаранная, и как бабушка ни отстирывала платье, пятна остались.
– Кто это сделал и почему? – спрашивала бабушка, но Лилиан не отвечала. Она не хотела говорить бабушке, что та солгала, и боялась услышать правду. Истина уколола ее глубоко, как может только истина, но она не хотела верить, пока не узнает точно.
Однако с того дня слова Рихель остались в ней: «Тебя тут вообще нет». А где она тогда должна быть и кто она такая? Значит, надо найти. Лилиан почти не дружила с одноклассниками, водилась только с дедушкой и бабушкой, с приветливыми покупателями в пекарне, с героями книг да письмами тети Элси.
Элси и Элберт жили в США, в чудесном штате Техас, где ковбои скакали на белых кобылах, а индейцы вязали цветные шали и красили их соками ягод. Так писала Элси. Письма ее были полны событий и красок: солнце пустыни раскаленным шаром валится за горизонт; блестящие зеленые ящерицы отдыхают в тени колючих кактусов; Рио-Гранде змеится в песчаных дюнах и кишит рептилиями и водоплавающими птицами, которые слетаются на водопой за много миль. Маленькая Лилиан просила бабушку почитать ей письма на ночь. Под шепот этих историй она мечтала об Элси и удивлялась, как это их маленькая ванильная рогулька может быть тем самым огромным месяцем в техасских небесах.
Все, что Элси описывала, было огромно, чудесно, не то что в Германии. Иногда Лилиан приходила в дикий восторг: Элси писала, как несется на коне галопом по прериям, а позади нагоняет песчаная буря и грохочет гром. Она взвизгивала под одеялом, а бабушка шикала: деда разбудишь! Она сразу наказала Лилиан никому не говорить об этих письмах.
– Это секрет, – объяснила она, и Лилиан согласилась. Она дорожила бабушкиным доверием.
Дедушка об Элси никогда не упоминал, а братец Юлиус, уезжая учиться в Мюнхен, сказал Лилиан, что Элси вряд ли вернется в Германию. Лилиан побаивалась перечить этому суровому молодому человеку. Он редко их навещал, и Лилиан не скучала по нему, хотя вслух никогда бы в этом не призналась. А вот по Элси скучала, хотя никогда ее не видела. Она сказала бабушке, что молится на ночь, чтобы Элси когда-нибудь вошла в двери пекарни. Бабушка ответила, что тоже об этом молится.
Когда в пекарню входила незнакомка, сердце Лилиан билось чаще и она с трудом принимала заказ, а покупательницы улыбались ее рассеянности, платили и уходили. Знать бы, как Элси выглядит, чтоб не разочаровываться каждый раз. В доме была лишь одна фотография матери и тети – две девочки под вишней. Лилиан так внимательно ее изучила, что знала точно, сколько веснушек на щеке у мамы и сколько зубов обнажила в улыбке Элси. В остальном она полагалась на письма.
В письмах Элси была добрая, ласковая и бесстрашная; и про маму Лилиан она знала больше всех на свете. Она писала о фотографии с вишней, рассказывала, о чем Гейзель мечтала и почему; и как Гейзель любила музыку и нарядные платья; и что она была самой красивой женщиной в Гармише и самой преданной сестрой. Лилиан хотелось, чтобы у нее тоже была сестра, и она часто играла, как будто кукла Тони, которую Элси прислала ей из Америки, – ее младшая сестренка. Бабушка сказала ей: зато у тебя есть брат Юлиус. Есть, конечно, да вот была бы в нем хоть капля братской любви. Лилиан цеплялась за то, что знала в точности: она наполовину Шмидт – и в этом нет сомнений.
Дедушка накрыл вырезанные сердца марлей и отодвинул противень. Про Элси и Элберта дед не говорил, но их имена каждый год появлялись на еловых ветках. Значит, они все – семья.
Дедушка обернулся:
– А, Лилиан! Ты меня напугала.
– Прости, дедуль. Бабушка велела тебе помочь.
– Doch!
[81]
– Он хлопнул в ладоши. – Уже закончил. Надо только убрать обрезки. – Он смял остатки теста в ком. – Иди помоги мне.
Лилиан подошла. Дедушка пах корицей, имбирем и кардамоном, и она придвинулась ближе: запах Рождества.
– На, попробуй. – Он отщипнул кусочек теста и положил ей в рот.
Тесто было сладким и острым. Лилиан подержала его на языке и проглотила.
– Вкусно.
Дедушка поцеловал ее в лоб.
– Только бабушке не говори. Она меня наругает за то, что я тебя кормлю перед сном.
Лилиан улыбнулась. Она умела хранить тайны.
Вечером бабушка сидела в комнате Лилиан и штопала ее шерстяные школьные чулки. Ноги у Лилиан замерзли под одеялом, а кроме того, она хотела поговорить.
– Полежи со мной, бабуль, – попросила она. – Мне что-то не спится.
Она понимала, что уже выросла из сказок на ночь, но надеялась, что бабушка согласится.
Бабушка вздохнула, отложила иголку и чулки и легла рядом. Лилиан просунула ножки между ее ног.
– Да ты замерзла, детка! – Бабушка подоткнула одеяло.
– Ты рада, что Рождество? – спросила Лилиан. – Рада, – ответила бабушка. – А ты?
Лилиан подтянула одеяло под подбородок и кивнула.
– Как думаешь, тетя Элси нам напишет?
Бабушка обняла Лилиан.
– Она всегда пишет на Рождество.
Лилиан это знала, но хотела лишний раз убедиться.
– Я сегодня купила карпа. Толстый, как огромная шишка. Видела?
Лилиан помотала головой.
– Зато я видела, как дедушка пек имбирные сердечки. – Она хихикнула и уткнулась в бабушку.
– Вот оно как. – Бабушка глубоко вздохнула.
– Как думаешь, Юлиус не обидится, если я съем его пряник? Он ведь в этом году не приедет на Рождество?
– Надо у дедушки спросить, – ответила бабушка. – Ну, ты согрелась. Пора спать.
Она привстала, но Лилиан потянула ее к себе:
– Побудь еще, пожалуйста. Почитаешь мне? То письмо, где тетя Элси помогала дяде Элберту в больнице? Когда она дала мальчику со сломанной рукой леденец в полосочку.
– Да нет, это в Америке нянечек-добровольцев так называют, «леденцы в полосочку». У них кофточки такие – бело-красные. Они не только помогают доктору, но и подбадривают больных, – объяснила бабушка. Потом сунула руку под кровать, где хранились письма. – Это от какого числа?
