С недосыпа и от усталости лестница на второй этаж давалась ей нелегко. Вот и теперь она остановилась на середине и прислонилась к стене, борясь с желанием повалиться назад. Взявшись за стену и за перила, Элси удержалась и пошла дальше.
В комнате она легла на кровать прямо в одежде – если минутку вздремнуть, может, тело решит, что это отдых, – но горячая подушка жгла ухо. Элси села, потерла лоб и попросила сил, хоть и считала, что не заслужила.
– Ты плохо выглядишь. – В дверях стояла мама. – И рвет тебя все время. – Она кивнула на тазик.
Элси тщательно отмывала его после каждого приступа рвоты и полагала, что мама за делами и Юлиусом не заметит.
– Я что-то подхватила, – объяснила она.
– Да уж. – Мама вошла в комнату и закрыла за собой дверь. – Подхватила.
Волосы у Элси на руках встали дыбом.
– Юлиус дома? – уклонилась она.
– К однокласснику в гости попросился. Рори Шнайдер. Старшенький Битси Шнайдер.
Элси их помнила. Битси и Гейзель дружили в школе. Семья Битси была бедней их, и девочка вышла замуж за кузнеца Генриха Шнайдера, друга своего отца, старше ее на двадцать лет. В то время все жалели Битси: ее муж слишком стар для гитлерюгенда или СС. А теперь у нее трое детей, четвертый на подходе, муж дома, целый и невредимый, семья процветает, и многие ей завидуют.
Ступни у Элси заледенели.
– Хорошо, что он с кем-то дружит.
– Да, я дала ему имбирь и ягоды шиповника для Битси. Она говорит, ребенок ночи напролет пихает ее под ребра. Я сказала, это значит, что мальчик родится сильным. Такое счастье в наши трудные времена.
Элси быстро закивала.
Мама села рядом.
– Жаль, что ты так страдаешь. Но в начале это нормально.
Ноги и руки у Элси ослабели.
– Я не понимаю, о чем ты. Я просто съела несвежий сыр.
Мама положила ладонь на живот Элси:
– Боюсь, все куда серьезнее.
Элси не могла ни встать, ни пошевельнуться, ни вымолвить слова.
– Ты ждешь ребенка.
От простоты этих слов Элси оцепенела. Она сама подозревала это уже не первую неделю, но одно дело – подозревать, другое – услышать. Проблема стала реальностью. Но нет, как же так? Она не могла забеременеть, она не хотела, не сейчас, не так. Плечи, грудь, все тело притянуло к полу – она сползла с постели и застыла. Она не могла даже плакать. Не было сил лить слезы, всхлипывать, бить себя в грудь.
Только лежать без движения.
– Господи, спаси меня, – прошептала она.
Мама опустилась на пол и ее обняла:
– Ты не хочешь ребенка?
– Прости, мама. – Элси закрыла глаза.
Она знала, что не хотеть ребенка – грех против Господа, против всего природного и священного. Она подумала о Гейзель – о том, как та гордилась своими детьми, о ярости и боли ее последних писем. Они пришли неделю назад. Овидия не могла отправить их раньше. Элси прочла все, что смогла разобрать сквозь грязные пятна, сдавленно рыдала в темноте ночи и гадала, где же Гейзель. Как поверить, что сестра мертва? Горе было слишком жгучим, свежим, как открытая рана. Если бы она продолжала кровоточить, Элси рассыпалась бы. Она не покажет этих писем маме и папе. Это было единственное обещание Гейзель, которое она сдержала. В остальном Элси казалось, что она всех предала: и сестру, и Тобиаса, и вот теперь – собственное дитя.
– Ш-ш. Тут нет твоей вины, – сказала мама, утирая ей слезы. – Умер Йозеф или сбежал, но он в прошлом. Он не смог тебя защитить от… – Она прокашлялась. – Ты такая молодая. Зачем портить себе жизнь.
Элси опустила голову. Она знала, что надо сказать маме о Робби, но не посмела.
Мама смотрела ей в глаза:
– Срок – месяца три. Мы вовремя спохватились.
Элси слышала о женщинах, которые чуть не умерли, засовывая во влагалище пестики для льда, лезвия, прикрепленные к сигаретным мундштукам, и вязальные спицы. Она поморщилась.
– Я знаю специальный чай. – Мамины глаза были распахнуты, взгляд неподвижен. – Отвар клопогона и болотной мяты. Шесть чашек в день в течение пяти дней. На шестой день идет кровь. Как обычно.
Элси сглотнула. Чай? Так прозаично и милостиво.
– Ты пробовала?
Мама поджала губы.
– Я рассказывала твоей сестре. Мужчины и война не меняются. Случается то, над чем мы не властны. Но это не значит, что у нас нет власти. – Она нервно теребила передник. – Твой отец не был моим первым мужчиной. Со мной случилось то же самое. В первую войну пришли русские солдаты. До них я была девочкой. Ничего не поделаешь. Папе я об этом не говорила. Только тебе и Гейзель. Когда Петер умер и Гейзель узнала, что беременна Юлиусом, у нее был выбор. Но ее ребенок – плод любви. А твой и мой… – Ее голос прервался. – Ну почему я не пришла раньше! Я поклялась, что мои дети не узнают этой муки.
Элси дрожала всем телом. Прошло тридцать лет, а мама все еще стыдилась. И она сама будет так же стыдиться?
– Ты сделала все, что могла, – заверила Элси и обняла мамин живот.
Мама хлюпнула носом и промокнула глаза передником.
– Сейчас лето. Мята как раз в цвету. – Она поцеловала Элси в макушку. – Не будем больше об этом. Никто не должен знать. Будем уповать на милосердие Господне. Больше ничего не остается.
Элси прильнула к маминой руке. От нее сладко пахло сухими травами, медом и молоком. Элси захотелось вобрать в себя этот запах, омыться им. Она медленно кивнула.
Тридцать девять
Пограничная застава Эль-Пасо
Эль-Пасо, Техас
Монтана-авеню, 8935
5 марта 2008 года
Рики приехал на заставу ранним утром. Спал плохо, под глазами мешки. Сны. И простыни гладкие, и матрас мягкий, а спится плохо, беспокойно. В этой квартире он не дома. Что-то снилось, а что? Рики не запоминал. Едва просыпался, видения испарялись сквозь оштукатуренные стены.
Мать говорила ему, что во снах духи разговаривают с живыми. В детстве он верил, но однажды ему приснилось, что мать погибла в авиакатастрофе. Из этого можно было сделать три вывода: 1) эти духи – отъявленные вруны; 2) их не существует; 3) сны – чистый продукт подсознания. Третий вывод был самый практичный: мама ни разу не летала на самолете. Она умерла десять лет спустя от туберкулеза, а за ней и отец. После их смерти он жалел, что больше не верит в духов. Хорошо бы хоть во сне увидеть мать и отца.
Кроме того, он скучал по Ребе. Рики не привык лгать себе. Ребы ему не хватало. Не хватало ее сонного тела и спутанных волос – с ними рядом спать было так уютно, и снов не снилось. Он пытался вообразить, что она лежит рядом, и этим фокусом приманить спокойствие, но постель оставалась пустой и холодной.
