– Прости меня, Юлиус.
Он отпрянул. Злые слезы текли по его щекам.
– Я тебя ненавижу! – взвизгнул он. – Я ненавижу вас всех! – Потом схватил свою коричневую курточку с нашивками гитлерюгенда и выскочил на задний двор.
Руки Элси онемели, в глазах все дрожало. Голова заболела еще сильнее. Шатаясь, она вышла из кухни, поднялась по лестнице и упала в постель, чтобы не свалиться прямо на пол.
Коснувшись виском подушки, она сдавленно вскрикнула.
– Элси? – прошептал Тобиас из-за стены. – Элси, что случилось?
В глазах вспыхивали черно-серые точки.
– Мне нехорошо, – простонала она из последних сил.
Стенная панель отворилась, и по комнате прошелестели шаги. Как на Рождество, во время болезни, Тобиас лег рядом и замурлыкал тихую песню ей в ухо. Приятная мелодия облегчила острую боль. Он сладко пах шерстью ягненка и брецелями.
– Спасибо, Тобиас. – Она прильнула к нему щекой. На мгновение ей захотелось забыть все: Юлиуса, Гейзель, Петера, фрау Раттельмюллер, Цилю, Йозефа, маму и папу, даже себя. Пусть останется только Тобиас и его чудесный голос в темноте.
– Я знал, что ты изменница!
Элси проснулась от топота сапог. Она едва уснула, но успела забыть, что происходит, и растерялась. Кто-то схватил ее за волосы и выволок из постели, из комнаты, вниз по лестнице, в общество вооруженных гестаповцев.
– Изменница! – пророкотал голос позади нее.
Над головой протопали сапоги, разбилась лампа, загрохотала мебель; от ударов пыль вздымалась с пола.
Тобиас, подумала она. Они нашли Тобиаса! Сердце билось, как ястреб в западне. Дыхание перехватывало.
Конвоир, державший Элси за волосы, развернул ее, и она увидела своего врага.
– Кремер! – выдохнула она.
– Фройляйн, – грязно ухмыльнулся тот.
Конвоир выпустил ее, и она упала на четвереньки к ногам Кремера.
– Йозеф расстроится, что его маленькая булочница оказалась иудой. – Он пожал плечами: – Но я-то знал. Я знал.
Он снял кожаные перчатки, палец за пальцем, и бросил на пекарский стол. Конвоир держал Элси на прицеле. Он стоял так близко, что она видела нагар в стволе.
Кремер покрутил тонкий ус.
– У нас есть полномочия расстреливать изменников на месте, но я безоговорочно верю в силу зрелища. Ты согласна? Те, кто предал свою страну, должны служить примером. Ты что выбираешь? Пулю или веревку? Ты немка, так что можешь выбрать.
О себе она не думала. Она ненавидела этого человека, и если он прольет ее кровь, она успеет помолиться о Божьей каре для него. Но что они сделали с Тобиасом? Замучили? И помыслить невыносимо.
– Он же просто ребенок! – крикнула она.
– Это не меняет дела: ты – изменница, – сказал Кремер. – Вот жалость-то. Герр Шмидт – лучший пекарь в Баварии.
Папа и мама? Только бы их не впутать.
На столе стояла миска с лесными орехами и щипцы. Кремер сжал орешек металлическими рычажками. Скорлупки упали на пол. Кремер бросил ядрышко в рот.
– Пожалуйста, пощадите мою семью. Они невиновны. – Она стиснула складки подола. – Я дам вам все, чего вы хотите. Все что угодно.
Он усмехнулся и выплюнул орех в миску:
– Червивый.
Со второго этажа донесся крик, и конвоир поднял голову.
Кремер кивнул ему:
– Иди. – Он вынул пистолет из кобуры и наставил на Элси. – Только ты и я, фройляйн.
Конвоир послушался и вышел. Они остались вдвоем.
– Пожалуйста, майор Кремер, – молила Элси, – просто один еврей. Какая уже разница? – Ее голос дрогнул.
Войне почти конец. Все это понимали. Гитлера загнали в берлинский бункер, он вот-вот сдастся. Зачем проливать кровь? Даже такой человек может сообразить, что жестокость уже бессмысленна. В раю и аду нет ни расы, ни вероисповедания. Смерть придет и за ним, и за ней, и за Тобиасом. Но его теперешний выбор определит, что будет потом – ад или рай.
Кремер повернулся к ней, и его глаза были как два дьявольских огня:
– Еврей?
– Ради всего святого, я умоляю вас…
– Приведите мальчика! – крикнул Кремер солдатам. – «Народы, которые развращают сами себя или дают другим себя развратить, грешат против воли вечного Провидения»
[64]
. Так говорит наш фюрер. – Он подмигнул ей: – Это единственный бог, в которого я верю.
– Отпустите меня! Я донес вам все, что она сказала, – она изменница! – Юлиус извивался и бился в руках гестаповца.
Кремер оглядел его и фыркнул, как лошадь.
– Забавно. Иногда так трудно распознать. На грызуна совсем не похож. – Он взял мальчика за подбородок. – Может быть, зубы. Уклончивость взгляда, пожалуй.
– Я? Я не еврей! – завопил Юлиус.
Кремер поднял пистолет. Солдат убрался с дороги.
– Нет! – Элси вскочила, заслонила Юлиуса. – Он сын моей сестры Гейзель и вашего товарища Петера Абенда. Он чистый ариец из Программы Лебенсборн!
Кремер направил на них пистолет:
– Это не я назвал его евреем. Это ты. – Свободной рукой он выковырял из зуба ореховую кожуру.
– Лгунья! – Юлиус ткнул Элси кулаком в поясницу. – Изменница!
Она поморщилась и сложилась пополам.
Кремер тихо засмеялся.
– Я верю тебе, мальчик. Низшая раса не проявляет такой доблести.
Гестаповцы вернулись из спальни Элси:
– Ничего, герр майор.
Элси подняла глаза. Тобиас спасен? Кремер поймал ее взгляд. Посмотрел на потолок и щелкнул языком.
– А я полагаю, там что-то есть. – Он улыбнулся Элси: – Мышь на чердаке?
Сердце Элси сбилось с такта, замерло и вновь пошло. Она покачала головой. Солдаты развернулись, чтобы еще раз подняться на второй этаж.
– Стоп! – остановил их Кремер. Показал на Элси: – Ты приведешь к нам еврея.
– Здесь никого нет, кроме меня и моего племянника. Родители в кирхе.
– Действительно, лгунья и изменница. – Кремер толкнул ее на пол, схватил Юлиуса, закрыл ему рот ладонью и приставил пистолет к виску.
– Он немец! – закричала Элси.
Гестаповцы беспокойно переминались.
– Быстрей! – поторопил ее Кремер. – Это ублюдок, сын шлюхи. Хотя и неплохой шлюхи. Мне самому она нравилась, но порочность не нужна нашей расе. – Он пожал плечами: – Лучше избавить дитя от страданий, чем дать ему воспитание в семье изменников и шлюх.
Глаза Юлиуса покраснели от слез, выпучились от напряжения и паники; одеревеневшие руки были вытянуты по швам; перед замшевых штанов потемнел и намок.
