Полицейские и пограничники выводили людей.
– Агент Мозли, – позвал шеф Гарца. – Парень с сестричкой, похоже, наркокурьеры. «Койот» говорит, что не знал. Когда выяснил, дал ей в глаз.
– Его поймали?
– Угу. Зовут Карл Бауэр. Что смешно, даже не латинос. Из Небраски. Приводы уже были. Приехал в Мексику наживаться на переброске. Один чумазый сказал, тут каждый по четыре штуки баксов забашлял за попытку.
– А тот парень на Рио?
– Не-а, – ответил Гарца. – Местный. Проверили. Легальный.
– Черт, – Берт покачал головой, – вылитый мексиканец. А чего ж побежал-то?
– Потому что мы за ним погнались, – сказал Рики.
– Карл прятался в соседнем трейлере. Сказал там женщине с ребенком, что даст десять тысяч, если не будут рыпаться. Пацан так перепугался, аж в штаны написал. Только он за дверь, мать вызвала 911, – пояснил Гарца.
– Вот тупица, – сказал Берт. – Это ж она нам то укрытие сдала.
Рики вспомнил хмурую женщину и ее сынишку на трехколесном велосипеде: «Пока! Пока-пока!» Она ведь тоже мексиканка. Может, тоже считает, что законы нужны, даже если не очень понятно зачем. Лучше быть на стороне властей, чем против них.
И все же, когда приехала «скорая» и стала светить на его лоб фонариками, Рики подумал, что можно бы и по-другому – без ненужных страданий и нелепых смертей. Чтоб и родине служить, и совесть не мучила.
– У вас приличная ссадина и сотрясение, – сказал врач. Жвачка во рту только усугубляла его испанский акцент. – Еще повезло. Говорят, он вам чуть шею не сломал. Голову с плеч мог снести. – Он протянул Рики две таблетки тайленола. – Отдыхайте и постарайтесь недельку не биться головой. Дома есть кому за вами приглядеть?
Рики не ответил. Проглотил таблетки не запивая. Они царапнули горло.
Он винил во всем Ребу. А может, дело не в ней. Может, в нем. Он требует принять решение, а сам? Чтоб быть честным с ней, надо сначала перестать врать себе.
Двадцать три
Пекарня Шмидта
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
24 января 1945 года
– Вот так сюрприз, – сказала фрау Раттельмюллер и откашлялась, прикрывшись рукавом пальто. В кухню дохнуло морозом.
– Я увидела дым из трубы. – Она постучала клюкой по косяку. – Ты рано затопила печь, я подумала – булочки уже готовы.
Элси сглотнула и заслонила собой Тобиаса.
– Приходите в шесть. Мы не открываемся раньше, вы же знаете. Родители в отъезде, и у меня нет времени для специальных заказов. Простите, но вам придется ждать, как всем.
Фрау Раттельмюллер заглянула ей за спину.
– А у тебя помощник. – Она клюкой указала на Тобиаса: – Маленький эльф.
Элси окаменела.
– Уходите, прошу вас.
Она двинулась к двери. Накинуть цепочку, проводить Тобиаса в тайник, сделать вид, что все это страшный сон. О последствиях и думать невыносимо. Теперь даже Йозеф ее не спасет.
Тобиас съежился у печи. В топке трещали и шипели дрова.
– Он еврей? – не сдавалась фрау Раттельмюллер.
Колени у Элси подогнулись. Старуху не выгонишь – пойдет отсюда прямиком в гестапо.
– Еврей? – Она выдавила неловкий смешок. – Нет, это…
– Потому что он очень похож на еврейского мальчика, которого гестапо искало в сочельник. – Фрау шагнула в кухню и закрыла дверь. – Ко мне тоже приходили, бедная Матильда аж в шаровую молнию превратилась.
Фрау села, морщинистым подбородком оперлась на клюку.
– Вы ошибаетесь, – сказала Элси. Щеки у нее пылали, как угли в печи. В ушах стоял пронзительный звон. Вдохнуть не удавалось.
– Иди сюда, мальчик, – сказала фрау Раттельмюллер.
Элси взяла его за руку:
– Это мой племянник Юлиус. Сын Гейзель.
Фрау Раттельмюллер прищурилась:
– Тогда скажи-ка мне, с каких пор немецких мальчиков метят, как евреев в лагере?
Тобиас закатал рукава до локтей. На левой руке татуировка: десять цифр. Тобиас одернул рукав.
Фрау Раттельмюллер фыркнула и ударила клюкой в пол:
– Не лги мне, дитя. Я слишком хорошо знаю твою семью. Это не в твоей крови – обманывать.
Она ухмыльнулась, оскалив желтые зубы. Элси вспомнила детскую пластинку, давний папин подарок, «Петя и волк». В голове запели французский рожок волка, Петины скрипичные рулады.
Солнце поднималось, но в комнате темнело, по углам сгущались тени. Элси вонзила ногти в ладони, постаралась успокоиться. Надо сообразить, объясниться, но в голову ничего не приходило – только дрова стонали и повизгивали в печке.
– Ты прячешь этого ребенка уже сколько? Месяц? Ничего себе. Родители знают?
Пути назад не было, но Элси не станет втягивать семью. – Нет.
– Хорошо, – кивнула фрау Раттельмюллер. – Тогда позволь дать тебе совет. – Она приблизилась, чтобы шепот был слышен. – Здесь ему не место. Ты не понимаешь, что творишь. Если его найдут, всю семью ждет расплата. И герра Хуба тоже.
В груди кольнуло, боль забилась внутри, как Петина утка в волчьем желудке. Во рту пересохло, пальцы онемели. Тобиас, дрожа, отодвинулся.
Лицо фрау Раттельмюллер смягчилось.
– Не бойся, мальчик, – сказала она и протянула ему иссохшую руку.
Тобиас съежился и спрятал лицо за краем стола.
Элси обняла его за плечи и прижала к себе.
– Его убьют, если найдут.
– Это точно, – сказала фрау Раттельмюллер.
Элси закрыла глаза. Лучше он, чем мама с папой, так? Может, и лучше, в помрачении ответила себе она. Не вечно же держать Тобиаса в стене. Но если выдать, его кровь на ней. Сможет ли она тогда жить?
– Есть и другие. – Голос фрау был тих, как хруст хлебных крошек под ногами.
– Другие? – Элси тоже перешла на шепот.
– А зачем, как ты полагаешь, я покупаю столько хлеба? – Глаза ее были чисты и ясны. Она пожала плечами: – Кошке да старухе столько не съесть.
Элси вдруг отпустило: щелк – и нет ловушки. Она глубоко вдохнула, почуяла аромат булочек.
– У меня друзья в Швейцарии. Хочу переправить их туда. – Фрау повернулась к Тобиасу: – Как его зовут?
Элси крепко сжала его руку. Она уже не знала, кому верить.
– Он талантливый музыкант, как его мама и папа, и хорошо делает брецели. Его зовут Тобиас.
Для начала посмотрим, сумеет ли фрау сохранить этот секрет.
Тобиас посмотрел на Элси простодушно и благодарно, и ей стало совестно. В мире все иллюзия, все не так, как следует, но ей на ум вдруг пришла до дрожи простая мысль: она теперь отвечает за Тобиаса и должна его спасти.
