– Тобиас, какой кошмар. – У Элси перехватило горло.
Он повернулся к ней, и его лицо немного смягчилось.
– Женщина отнесла ее в лагерь. Она там. Я один раз ее видел, когда пел. Она пришивает пуговицы. Но вообще-то любит ленты. – Он тускло улыбнулся. – Когда-нибудь я куплю ей новые.
Элси представила себе его сестру: кудрявые каштановые хвостики и голубые ленточки, как у них с Гейзель в детстве.
– Они ей обязательно понравятся. – Ей трудно было дышать. Она сглотнула. – У меня тоже есть сестра. Гейзель. Она старше меня, у нее трое детей.
Один – твоего возраста. Юлиус.
Глаза мальчика расширились от любопытства.
– Вы с ним похожи, – продолжала Элси. – Он тоже любит петь.
Тобиас посмотрел в сторону и охватил тонкими пальчиками бритую голову, на которой уже кое-где пробивались темные пряди.
– Мне больше нельзя петь, – прошептал он. – Когда я пою, людям плохо.
Элси вспомнила, что говорил Йозеф: Тобиас пел для новоприбывших заключенных в лагере.
– Ты пел мне и спас меня, – напомнила она. Тобиас не поднял глаз.
Она взяла его ручонку в свою. Кожа у него была тонкая, как корочка хлеба.
– Когда-нибудь ты споешь для большой толпы. Люди будут аплодировать тебе стоя и бросать розы к твоим ногам.
В свете ночника глаза Тобиаса вспыхнули кроткой надеждой.
– Обещаешь? – сказала Элси.
– Как я могу обещать, если не знаю, что будет? – Я в тебя верю. Все будет, как ты скажешь.
Ему нужно верить во что-то. Ей тоже.
Он глубоко задумался. Затем посмотрел на нее решительно: – Обещаю.
– Спасибо. – Бояться времени не было: она наклонилась и поцеловала его в лоб.
Затем спустилась в кухню и аккуратно соскребла плесень с творожного сыра. Мама сберегала папин любимый сыр ему на завтрак, но родители уехали, и неизвестно, когда вернутся. Поэтому Элси сняла плесень и густо намазала сыр на булочку для Тобиаса. Съела холодную сосиску, которая улеглась в желудке тяжестью, словно камень на дне пруда.
Вдали залился трелью лесной жаворонок. Тобиас помог выгрести тесто на доску.
– Сделаем две партии, – сказала она. – Завтра побрызжем водой остаток и разогреем в печи. Никто не почувствует разницы. Я булочками займусь.
Она запустила руки в бархатистое пшеничное тесто. Густая масса облепила пальцы, забилась между драгоценностями кольца. На мамином золотом обручальном кольце нет щелей. У нее подходящее кольцо для пекаря. У Элси – нет. Оно сработано для кого-то другого – для певицы или жены банкира. Маникюр, запястья, надушенные лавандой. А у Элси руки сухие и потрескавшиеся, а с тех пор, как закрылся магазин Грюнов, пахнут только дрожжами. Элси скучала по цветочному мылу, французской туалетной воде, лимонным одеколонам. Пузырек розового шампуня, хранившийся в тайнике, не хотелось тратить на повседневное мытье; она подносила бутылочку к носу и воображала, как запах окутывает ее.
В кухне стало теплей. В печи горели терпкие дрова, и Элси принялась в знакомом, умиротворяющем ритме лепить булочки величиной с ладонь. Когда слепила дюжину, за окнами полутемной кухни засинело: близился рассвет. Только тогда она заметила, что в корзине для дров осталось лишь два небольших полешка. Она совсем позабыла о печке. Дрова мокли во дворе под снегом – чтобы ими топить, надо сначала просушить их на кухне. И если сейчас не принести дров, печь погаснет. А у Элси все руки в тесте. Тобиас поставил на печь воду для брецелей и как раз закатывал рукава свитера. Дрова прямо у заднего крыльца. Тобиас мог бы принести пару охапок. Еще ведь не рассвело. В такой час весь город спит.
– Тобиас, нам нужны дрова. – И она показала на дверь.
Он воззрился на нее.
Она подбодрила его улыбкой:
– Приоткрой сначала дверь на всякий случай. Он кивнул, приоткрыл дверь и посмотрел в щелку.
– Никого, – прошептал он.
Сердце Элси забилось чаще.
– Надень мои ботинки и – быстренько. – Она говорила уверенно, чтобы скрыть, как недостает ей уверенности.
Тобиас влез в ботинки, осторожно снял цепочку.
Помедлил.
– Быстрей!
Его дыхание паром растаяло в морозном воздухе, и он исчез, только снежок взвился.
Элси слишком сильно придавила тесто, сплющив его в лепешку. Посчитала булочки на противне: одна, две, три… шесть, семь, восемь… десять, одиннадцать, двенадцать. Посмотрела на дверь. Она принесла бы охапку секунд за десять. Элси попыталась продолжить счет, но сбилась и сунула булочки в печку. Угли вспыхнули ярко-оранжевым. Она подровняла булочки на противне и закрыла печку. Щеки и лоб горели. Тобиаса нет.
– Надо было пойти самой, – пробормотала она. Клейкие кусочки теста пристали к пальцам. Она не стала мыть руки и побежала к задней двери.
Тобиас встретил ее на пороге.
– Хватит? – Его руки дрожали под тяжестью пяти поленьев.
Элси ввела его в дом, и он свалил дрова у печки. Она вздохнула с облегчением. И тут раздался стук. Задняя дверь распахнулась. На пороге стояла фрау Раттельмюллер.
Двадцать два
Пограничная застава Эль-Пасо
Эль-Пасо, Техас
Монтана-авеню, 8935
26 ноября 2007 года
Полдюжины машин пограничной службы и полиции Эль-Пасо тряслись по берегу Рио-Гранде, по бетонной дорожке для велосипедистов, бегунов и гуляющих семей. Дорожка была пуста, только утки, заслышав автомобили, перебрались на тенистые берега канавы, да белая цапля перелетела в гнездо, укрытое в прибрежных зарослях.
Поступило сообщение от местного жителя: в запертом трейлере завелись обитатели. Обычно контрабандисты держали новеньких в убежищах день, два или три, а потом в сумерках отвозили в пустыню. Те проходили много миль, минуя в темноте погранпосты на шоссе. Контрабандисты подбирали выживших за шоссе и везли дальше на север.
Времени было мало. Или пограничники сейчас всех переловят, или упустят всю группу. Задерживать помогала полиция Эль-Пасо.
Автоколонну возглавляли Рики и Берт. Берт на пассажирском сиденье проверил оружие – стандартный немецкий полуавтоматический «H&K P2000». Потом сунул его в кобуру на поясе.
Рики заерзал. Хоть это и была стандартная оперативная процедура, от вида заряженного пистолета ему становилось не по себе. Он навидался людей, которые чуть что дергались и хватались за ствол, будто в них вселился дух легендарного шерифа Уайетта Эрпа
[52]
. Однако те, в кого они палили, – не гангстеры и бандиты, а фермеры и строители.
