– Пройдусь, это полезно.
Носильщик пожал плечами и объяснил, как идти.
На самом деле Йозефу нужно было время. Подготовиться. Целый год он ждал и боялся этого дня, день пришел, и он был совсем не такой, как представлялось Йозефу. Слишком теплое, солнечное для января утро. Йозеф воображал холод, уныние – под стать своему настроению. Вместо этого субботний город полнился торговой суматохой, запахом свежего хлеба и печного дыма. На булыжной мостовой гонялись друг за другом ребятишки, звенели колокольчики у дверей лавок, дамы на каблуках и в шляпках с перьями сновали туда-сюда. Две девушки улыбнулись ему и между собой захихикали. Мясник вылил в сточную канаву ведро розовой воды.
– Доброе утро, хауптштурмфюрер.
– Доброе утро. – Йозеф остановился и посмотрел, как называется улица.
– Вам помочь?
– Я ищу Шницшульштрассе, трактир Абендов.
– За углом. Фрау Абенд готовит восхитительный суп из барашка. Мясо берет у меня. Вам понравится, я вас уверяю.
Йозеф кивнул. Обедать он не собирался.
Той ноябрьской ночью он не смог побороть ярость. Потом устыдился за свою недальновидность и отсутствие выдержки. Петер был прав. Они всего лишь евреи. Но несмотря на все, что Йозеф слышал, читал и проповедовал сам, несмотря на партийный догмат, гласивший, что евреи – проклятая раса, Хохшильды были его друзьями и учителями, добрыми и хорошими людьми. Он не мог отринуть это, как не мог отрицать и смерть Петера. И то и другое подлинно, хотя Йозеф в этом никогда бы не признался. Теперь он армейский капитан и делает быструю карьеру. Петер ослушался старшего по званию. Дисциплина и вера – вот догматы, на которых все стояло.
Но как ни ищи оправданий, ему было не по себе. Уже год его терзали мигрени. От жгучей боли в глазах все дрожало и сжималось в темный туннель. Часами он лежал в оцепенении, чуть дыша; вот что, наверное, чувствовал Петер под его руками и фрау Хохшильд в своей могиле. Он молился Богу о смерти во сне, но с рассветом вставал, надевал форму и шел служить дальше. Старший офицер обратил внимание на его худобу и бледность и отправил к эсэсовскому врачу, который прописал инъекции метамфетамина и велел обращаться, если замучает тревога или усталость. Мигрени прекратились, но от бессонницы наркотик не помог. Ночами Йозеф бодрствовал, шагая взад-вперед по комнате, вновь и вновь перечитывая «Майн кампф». Тогда доктор прописал еще и снотворное. Эта комбинация, казалось, сотворила чудо – Йозефу снова полегчало. Но вот кошмары… Он слышал шепот сына герра Хохшильда, снова чувствовал, как замирает пульс Петера под пальцами. Очухивался в поту и содрогался, понимая, что этот сон – реальность.
Может, визит к Абендам заглушит ропот призраков, снимет бремя Петеровой смерти. Вина влекла Йозефа, как огонь – мотылька.
Он постучался в дверь.
– Да? – Ему открыла девочка-подросток. Видимо, Труди.
– Я ищу герра Абенда.
– Вы приехали кататься? – Рука на бедре, а бедро – вперед; скороспелая женственность.
– Нет.
Она оглядела его мундир:
– Папы нет дома, но мама сдаст вам комнату.
– Можно с ней поговорить?
Труди распахнула дверь:
– Заходите.
Йозеф пошел за ней. В узком коридоре на крепком гвозде висело фото: девочка с бантами на тоненьких хвостиках и Петер в мундире, подле родителей.
– Мама, у нас гость. – Труди провела Йозефа в гостиную, где сидела за штопкой седовласая фрау Абенд.
Увидев его, она задвинула корзину с нитками под диван.
– Гость? Садитесь, – кивнула она. – Мы берем за ночь, включая завтрак и обед. Вам скидка, потому что вы офицер. Мой сын был офицером.
Йозеф сел.
– Нет, комната мне не нужна. Я пришел поговорить с вами и вашим мужем.
Труди повернулась:
– Вы же сказали…
– Тсс, – велела фрау Абенд. Труди замолчала и поковыряла заусенец. – Герр Абенд вернется не скоро. О чем вы хотели поговорить с нами, капитан?..
– Хуб, – представился Йозеф. – Йозеф Хуб – Йозеф. – Он сглотнул. – Я знал вашего сына.
– Петера? – спросила Труди.
Фрау Абенд взглянула на дочь, и та снова занялась ногтями.
– Так. И что?
– Я был его командиром. – У Йозефа задергался глаз. – В ночь, когда он погиб. Я был с ним. – Он помедлил. Он пришел оправдываться, но не понимал, сколько правды должен выдать. – Я знал его. Преданный солдат. – В гостиной Абендов было жарко, его прошиб пот. Форменный воротничок душил. – Я был рядом с ним, когда его убили. И я пришел рассказать вам… то есть хотел сказать…
Фрау Абенд уронила подбородок на грудь. Пустая чайная чашка на столе, в чашке вялая апельсиновая кожура.
– Мой Петер, – прошептала она, и губы ее запрыгали. – Сыночек мой единственный…
Перед поездкой Йозеф сделал укол, но сейчас комната затряслась, в углах потемнело. Он втянул воздух. Если начнется мигрень, отступать будет некуда.
– Он был отличным солдатом. – Йозеф прокашлялся. – Его смерть – огромная утрата. Трагедия. Фрау Абенд шмыгнула носом и взяла себя в руки.
– Спасибо, – безжизненно произнесла она. – Друзья-то не заходят. Мы получили телеграмму. Тело нам не отдали. Сказали, что… – Голос пресекся.
– Сгорел, – прошептала Труди.
Йозеф вспомнил, как штурмовики гитлерюгенда куда попало швыряли факелы, какое адское пламя охватило улицу.
– Мы устроили похороны. Зарыли его вещи на нашем участке на кладбище Святого Себастьяна.
Йозеф кивнул.
– Вы были в гитлерюгенде? Вы, наверное, знаете его невесту Гейзель, – сказала Труди.
Йозеф поморщился.
– Он был помолвлен?
– И у него сын, – добавила девочка.
– Труди, вымой посуду и отдай хлебные корки собаке, – велела фрау Абенд. Когда дочь ушла, она продолжила: – Петер был помолвлен с Гейзель Шмидт, дочерью пекаря Макса Шмидта. Прелестная девушка. – Она вздохнула. – Внебрачный ребенок арийского происхождения. Его взяли в Штайнхёринг, в Программу Лебенсборн. И хорошо, что так.
– Я не знал, – сказал Йозеф.
В очаге треснуло сосновое полено. Жара в комнате вдруг стала невыносимой.
– Что ж. – Он поднялся. – Мне пора назад в Мюнхен.
Она кивнула.
– Если приедете еще, заходите, у нас дешево. На Олимпийские игры было много народу, а теперь никого.
Она проводила его до дверей. Он зажмурился на свету, но холодный горный воздух умерил головную боль.
– Буду за вас молиться, капитан Хуб, – сказала фрау Абенд и закрыла дверь.
Поблагодарить ее он не успел.
