— Вижу, — кивала я. — Члены команд из силовых структур прикрывают ребят из соответствующих команд организованной преступности. А ребята из организованной преступности через «своих» олигархов влияют на назначение властью нужных людей в МВД, ФСБ и прокуратуре.
Синцов умилялся моей понятливости. Мне же эта схема представилась оптимально отражающей состояние современного российского общества, и я, будучи тоже во хмелю, предложила Синцову стать моим соавтором.
— Я статью написала про организованную преступность, давай туда включим твою схему.
— Классно, — радовался Андрей возможности донести свою идею до широких масс.
Будучи под впечатлением от нашей конгениальности, я быстро набросала дополнения к статье, нарисовала все четыре кубика со стрелочками, подписала статью двумя нашими фамилиями и в таком виде понесла в редакцию. Недели через две мне пришло оттуда письмо. «С теоретической частью статьи, — сообщал мне зам главного редактора, — все в порядке, она глубоко научна. Однако есть проблемы, связанные с эмпирической частью исследования, и вот по этому-то поводу не желаете ли зайти поговорить?..»
Я тут же позвонила Синцову и рассказала о редакторских сомнениях.
— Чувствую, не быть нам с тобой соавторами, Андрюха.
— Да, чего-то мы не доработали, — огорчился Синцов. — Может, знаешь, что сделаем? Я могу все команды назвать поименно…
Вот так и кончилась, не начавшись, моя научная карьера.
Антон от души посмеялся наивности старого зубра борьбы с преступностью, но энтузиазма по поводу возможного опубликования скандальной информации в своей газете не проявил. Более того, разъяснил мне, что словосочетание «тамбовская группировка» теперь вслух упоминает только бывший начальник ГУВД Виталий Оковалко, а хорошо воспитанные люди, к каковым, безусловно, относятся представители отечественной журналистики, употребляют эвфемизм «бизнес-группа».
Тем более что по сути это одно и то же. И предлагать хорошо воспитанным людям называть вещи своими именами неприлично. Я горячо согласилась, и всю дорогу до дома Старосельцев надоедал мне интригами вокруг президентского дворца.
Я стеснялась ему сказать; что с некоторых пор меня совершенно не интересуют все эти журналистские расследования, громкие разоблачения, которые всегда кончаются пуфом, и разоблаченные «шишки» продолжают руководить государством, только в другом качестве, или пишут книги о своих страданиях в застенках. Что сталось со всеми громкими делами, о которых так много говорили большевики? Последним шумно посаженным из сильных мира сего, который получил срок и отбыл его до звонка, был в общем-то безобидный бонвиван Чурбанов, брежневский зять. С тех пор моя память не зафиксировала ни одного доведенного до суда дела, по поводу которого пресса била в барабаны. Бывший министр юстиции, застуканный в эротической бане с членами «солнцевской» бизнес-группы, теперь объявлен невинно пострадавшим борцом со злоупотреблениями. Бывший генеральный прокурор, абрис голых ягодиц которого стал известен всей стране, терпеливо дождался, пока утихнет шумиха, и спокойно возглавил Фонд борьбы с коррупцией. И пишет книгу «У прокурора должно быть чистое тело», искренне объясняя народу, что дюжину костюмов общей стоимостью двенадцать тысяч долларов ему состряпали в солдатском ателье в полном соответствии с Законом о прокуратуре, дающим право на бесплатный пошив форменного обмундирования, поскольку, будучи от природы чистоплотным, носить всю неделю один и тот же костюм прокурор считал западло. Но мракобесы, с настоящей чистоплотностью знакомые лишь понаслышке, даже не посчитали, что с прокурорской зарплаты скопить эту дюжину тысяч долларов можно всего лишь за три года, если, конечно, не пить, не есть и не платить проституткам; но ведь ради чистоплотности можно поступиться чем-то менее важным. В конце концов, девушкам заплатят за него другие борцы с коррупцией, пониже рангом, если им, конечно, дорого дело чести любого прокурора — разоблачение хапуг и зарвавшихся чинуш… Тьфу, даже вспоминать не хочется!
Старосельцев, покосившись на мое искаженное лицо, замолчал на полуслове.
— Мария Сергеевна, у вас что-то случилось?
— С чего вы взяли?
— Вы так на меня смотрите, как будто я партизан врагам сдал…
— Антон, а каков результат вашего журналистского расследования?
Старосельцев помолчал.
— Ну… Я рассказал людям, что происходит во власти на самом деле…
— Здорово. Один только вопрос: а людям нужно знать, что на самом деле происходит во власти?
— Мария Сергеевна, я вас не узнаю. — Антон даже притормозил. — Людям всегда нужно знать правду.
— О-о, Антон, как вы заблуждаетесь…
— Да как же, Мария Сергеевна! Каждый человек имеет право на правдивую информацию!
— А хочет ли каждый человек реализовать это свое право? У меня сидит убийца, который жил со своей женой душа в душу; а соседка ему сказала, что жена ему изменяет. Он стал следить за женой, выследил и убил ее и любовника. А сейчас плачет и говорит — лучше бы я ничего не знал.
— Мы говорим о разных вещах, — отмахнулся Старосельцев. — Здесь частный случай, а не общественно-значимое дело.
— Никакой разницы нет. Правда — как змеиный яд, в больших дозах смертельна.
Как раз на этой сакраментальной фразе мы подъехали к моему дому. Я поблагодарила Старосельцева и вышла из машины.
— Мария Сергеевна, а как жаба-то поживает? — прокричал он мне вслед.
— Спасибо, хорошо, растолстела, как свинья, жрет тараканов.
— Замуж не вышла?
— Нет, мы с ней две одинокие женщины.
— Как-нибудь зайду, навещу свою крестницу, — пообещал Старосельцев, и я вошла в парадную.
Когда-то Старосельцев спас нашу жабу от голодной смерти — привел к нам зоолога, тот принес корм и научил правильно ухаживать за нашей Василисой, так что справедливо мог считаться Василисиным крестным.
Дома я открыла форточку, потом заглянула в террариум. Василиски на месте не было. Она у нас такая — вылезает из террариума и шляется по квартире.
Поначалу я принималась ее искать, отодвигала шкафы и диваны, потом плюнула: все равно в конце концов Василиса сама к нам выйдет. Вот и сейчас, включив свет на кухне, я столкнулась с неподвижным Василисиным взглядом. Жаба сидела на полу посреди кухни, вся в пушистых клочках пыли (значит, ползала за шкафом), и спокойно смотрела мне в глаза. На этот раз она бродила недолго, всего полдня, но, похоже, соскучилась, потому что сразу пошлепала к террариуму. А может, и не соскучилась, а просто высохла. Ей же нужна влажность; землю и куски коры, устилающие дно террариума, я регулярно поливаю водой. Да, поскольку кожа Василисы посветлела и из болотной стала бледно-зелененькой, она явно нуждалась во влаге. Тоска по хозяйке тут ни при чем. Я посадила Василиску в террариум и с грустью отметила, что идея завести жабу принадлежала моему сыну, но вскоре жаба как-то само собой стала считаться моим животным. Ребенок на мои претензии по поводу того, что жабу завел он, а ухаживаю за ней я, отшучивался тем, что мы с ней больше похожи. Он говорил: «Ма, ей приятнее съесть таракана из твоих рук. И вообще скажи спасибо, что мы завели не собаку». — «Спасибо», — послушно говорила я и доставала из коробочки таракана для жабы.
