Голос крови, Кузя. Мы же будем противиться ему, да? Но никому об этом не скажем.
Наш брак продлился тридцать восемь дней.
И еще четыре года (без первого после расставания) мы дружили семьями.
Рома был моим запасным. У правильной женщины всегда должны быть мужчины, за которых хоть завтра можно выйти замуж. И правильная женщина должна заботиться, чтобы скамейка запасных была не только длинной, но и удобной.
Быть правильной женщиной – это такая пошлость.
Но без этой пошлости Леша не смог бы уехать. У него огромное чувство долга. Длиной с экватор, не меньше. Оно замотало бы Лешу в кокон. И он не смог бы ни дышать, ни жить… ни быть…
А ему очень важно было стать тем, кем он всегда должен был стать. Алексом.
И ему очень важно было любить. Честно, без оглядки, так, чтобы заворачивалась фуфайка. Так, чтобы даже в малом алкогольном бреду, во сне или в болезни к нему в галлюцинации приходила одна и та же женщина.
И ничего не смерть…
Чтобы Николь приходила.
* * *
– Туфли снимать? – спросила Дина, присаживаясь на маленький (когда-то Гошин, теперь – жалко выбросить, потому что Гошин) стульчик возле двери.
– Как хочешь.
– У вас кто моет? Если домработница, то я зайду в обуви. Если вы сами, то сниму, – вздохнула Дина.
– Сами… Мы. То есть я…
– Долой домашнее рабство. Могу заставить охранника, он помоет.
– Чего мы торгуемся? – спросила Наташа.
– Мы не торгуемся, мы стесняемся. Мы. То есть я…
– Не стесняйся! Проходи сразу к Георгию. Первая комната налево. На втором этаже, – быстро сказала мама мальчика. – Проходи и вскрывай там все. Безжалостно. Явки, адреса, пароли. Надо что-то делать. Покончить с этим!
– Не волнуйтесь, Наталья Станиславовна. Мы с вашим делом быстренько покончим, а потом поедем покончим с моим. С байстрюком, да? – ласково сказала Дина.
– Убить? Ты хочешь убить ребенка, Дина? – ужаснулась мама мальчика.
– Я – точно нет! А вы?
Мама мальчика покачала головой. Она не хотела убить. Ни боже мой. Она уже и знать ничего не хотела, но было поздно. Дина включила компьютер, повозила по столу мышью. Мышь Наталья Станиславовна узнала сразу. Го специально их знакомил: «Вот это моя мама Наташа, а вот это – мышиный король. Для своих – просто мышь». – «Очень приятно!» – сказала мама мальчика, хотя на самом деле ей было неприятно. Во-первых, она не любила «Щелкунчика» ни в сюжете, ни в постановке, ни, о ужас специалистов, в музыке. Во-вторых, конечно, больше всего в сюжете. Она чувствовала, что это может быть очень больно – влюбиться в деревянную чурку, предполагая, что внутри у нее – принц. В-третьих, Потапов сказал, что влюбиться наоборот – еще хуже. А Наташа считала, что если человек принц, то это сразу видно. Сра-зу.
Потапов был принцем. Но еще до свадьбы он предупредил: «Ты еще увидишь, как из меня полезет чурка».
Увидела. Ничего страшного. Ничего необратимого. Это – не чурка. Это просто каждый принц рано или поздно становится королем.
«Есть еще вариант, – сказал на это Потапов. – Рано или поздно каждый король может отречься от престола».
«Но не ты, – сказала мама мальчика. – Ты испугаешься отказаться. Тебе проще водрузить на голову чужие короны, чем снять свою, да?»
«Исходя из этой логики, Александр Македонский был трусом», – почему-то расстроился Потапов.
«Как и все завоеватели», – согласилась мама мальчика. И Потапов почему-то расстроился еще больше.
«По-твоему, сидеть на жопе долго и ровно – это и есть высшее мужество?» – обиженно спросил он.
«По-моему, да…» – сказала Наташа…
– Вискиквас. Его ник – Вискиквас. А юзерпик – ежик… Узнаёте? – спросила Дина. – Это его ЖЖ. Живой журнал. А с почтой я разберусь дома. Читать будем?
– А как ты нашла? – спросила Наташа.
– Так его никто не прятал. Он у него и в «Избранном» висит, и в последних заходах, и в посещенных страницах… Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь, – пробурчала Дина.
– Будем. Будем читать. Только я должна его предупредить, – сказала Наташа и стала красная, как пионерский галстук. А местами даже как комсомольский значок. Цвет пролетарской крови. Только в пионерском варианте она была яркая – артериальная. А в комсомольском – темная, венозная.
Отсюда вывод – фильм «Чужие письма».
Нельзя читать. Нельзя подсматривать. Нельзя прикасаться. Нельзя даже брать в руки. Мама Потапова, Анна Семеновна, правда, считала иначе.
«Шерстить, шерстить и еще раз беспощадно шерстить!» – провозглашала она и показательно брала старшепотаповские брюки, поворачивала их вниз головой (ремнем?) и трясла, трясла, ожидая, когда из шва в кармане вылетит птичка. Она и младшепотаповские пыталась трясти. И даже шорты Го. Но Наташа сказала: «Нет!» А Анна Семеновна сказала: «Дура! Семья – это учет и контроль. А ты даже не знаешь, сколько денег у твоего мужа в кошельке! А в голове у него что?.. А?.. А если он по рукам пойдет? Да еще с деньгами?!!»
А Потапов-старший, пропустив рюмку-другую, говорил об Анне, что даже если бы она его не любила, гнала и презирала, сам факт ее существования на земле уже сделал бы его счастливым. Он и на трезвую голову это говорил: «Она с молодых лет храпит во сне. А я слушаю. Какие мне звезды на небе, если Анечка храпит прямо мне в ухо? Вы не поверите, ну прямо как ангел…»
Храпящий ангел на самом деле был надсмотрщиком. Но Потапов-старший об этом не знал.
Семья – это незнание. Это новости каждый день. Это открытие раз в месяц. Это Нобелевская премия раз в год за то, что открытие сделал кто-то другой, а ты смог, сумел его пропустить.
Семья – это когда нельзя читать чужие письма.
– Го! Я нашла твой журнал, – прошептала Наталья Станиславовна в трубку мобильного. Го называл мобильный «хенди». – Я нашла твой журнал! Он живой!
– Я на уроке. Позвоню позже, – тоже прошептал Го.
– Не может говорить? – деловито спросила Дина. – Давайте эсэмэску?
Хенди в руках мамы мальчика вздрогнул и заржал. Иго-го.
– Хороший звук, – одобрила Дина. – Это он, наверное, сам вам написал. Молодец. Умный.
– Самый умный, – вздохнула мама мальчика.
Послание было такое: «Vsyo ok. Can read. Tolko ne ubei ego © Cyoma».
– Какой Сёма? Он же Георгий? – разволновалась Дина.
– Не Сёма, а цёма. В смысле – «целую»…
You are viewing whiskykvas journal
2029-09-17, 6:34 am
Если бы у меня был шанс провести время с женщиной вне времени и пространства, но здесь и сейчас, то я провел бы его с Гретой Гарбо.
