— Позвони Игорю, он ему ноги вырвет, и все встанет на свои места, — спокойно посоветовал Андрей.
— Я боюсь Игоря. Что он обо мне подумает?
— А что я о тебе подумаю, уже не в счет? — поинтересовался Андрей.
— А что мы можем сделать хуже того, что сделали? Я в твоих глазах на себя смотреть уже не стесняюсь.
— Логично, — Андрей еще раз удивился и улыбнулся.
Все действительно просто и логично. Зачем придумывать? Человек с выкрутасами — это творческое излишество. Изыск для эстетов. Андрей поехал. В гостиной был накрыт стол. Роскошный. Андрей часто пользовался этим словом. У него был преподаватель политэкономии с такой фамилией. Смешной, картавый, маленький, скудный какой-то. Политэкономия забылась, а слово запомнилось. Настя была одета в темно-зеленое платье. Наверное, дорогое.
— И так всегда? — спросил Андрей, показав на свечи.
— Да, — кивнула Настя.
— Марк обеспечивает себе высокий уровень жизни. Я так не умею, — Андрей чуть не задохнулся от собственного сарказма.
— А теперь собирается обеспечить мне высокий уровень смерти. Он меня ударил, — Настя настроилась всплакнуть.
— Синяки, ссадины, ожоги? — спросил Андрей.
— Нет, один раз ладонью по морде.
— Профессионал, — похвалил Андрей.
— Понимаешь, последнее время он сдувается, как мыльный пузырь. — Настя была спокойна.
— Откуда такие сравнения? — поинтересовался Андрей.
— Катя твоя выдумала.
— Ну и?..
— Я перестала его любить. А мне это нужно. Ничего другого я не умею. Я буду хорошей. Я тебе помогу. Хочешь, уедем?
— Мне-то за что такая честь?
— Во-первых, у тебя профессия и мастерство, а во-вторых, других мужчин от их жен не оторвешь, а в-третьих, когда бардак закончится, все мои знакомые затонут, а ты всплывешь. Ты в гору пойдешь.
— Да, я говно перспективное, — Андрей погладил себя по животу. — Горжусь, мадам. А с Катей что будем делать?
— Пока ничего, а потом подберем что-нибудь подходящее. Она тяготится нищетой с тобой, вот, я узнавала. — Настя смотрела на Андрея невинными голубыми глазами.
— А ты нищеты со мной не боишься?
— Я помогу. А потом буду гордиться. Ты мне будешь благодарен. А к Като я уже ревновать перестала.
Андрею стало легко. Легко, сытно и спокойно. Он устал находить опухоли на месте вроде бы зарубцевавшейся язвы. Двойное дно пугало и угнетало его. Он оказался беспомощным перед тайнами. С Настей секретов не было. Была только Катя в промежутке. И Марк, не пришедший ночевать.
— Ему просто стыдно, — пояснила Настя.
Беседа о перспективах не завершилась сексом. Им и так было хорошо.
Хорошо было вдыхать аромат дорогих духов, который не волновал и не возбуждал. Хорошо было смотреть на нервно вздрагивающий огонь в свечах. Хорошо молчать и думать, не натыкаясь своими мыслями на чужие. Хорошо.
В тот вечер Катя встретила его нервно курящей на диване. Андрей был обижен на нее за нищету. Удар Насти оказался не болезненным, но метким. «Девушка подарила мужчине самое дорогое, что у нее есть. А он… Скальпель, тампон, ножницы, зашивайте».
— О чем ты думаешь? — спросила жена.
— У нас открывают отделение эндоскопии.
— Без тебя? — удивилась она.
— Почему, со мной. Только это должны уметь делать все хирурги, а у нас — избранные.
— За державу обидно, — съехидничала Катя.
— Может, отправить тебя отдыхать? — спросил Андрей. Хотелось быть щедрым. Очень хотелось.
— В деревню? — Катя смотрела жестко, не мигая.
Он подошел и обнял. Это были только тела, принадлежащие им по праву, обозначенному чернильной записью на странице в паспорте. Душа Андрея обосновалась в клинике. Школа врачебной этики от бабы Мани. Теперь у него еще было «хорошо». Рядом с Настей.
Через два месяца Андрей уехал в пещеру. Это было почти бесплатное удовольствие. Двадцать четыре дня он жил без еды, солнца, людей, звонков, болезней, истерик, мечтаний, собак, диванов, женщин, соитий, транспорта, новостей, планов. Без всего. Это было почти совершенное одиночество. Голодание по Брегу. Который все-таки не стал бессмертным — его навернуло по голове доской. В пещере не было моря. Андрей улыбался и слушал, как стучит его сердце. Единственный отлаженный звук. Он погружался в себя. Медитации давались легко. Он лечился от суеты и слабости. Он отдыхал от пытки любви. Сидя в пещере, он понимал язык птиц и зверей, который на солнце стирался из памяти. Дух укреплялся и тянул за собой плоть. В темноте мускулатура наращивалась лучше. Андрей легко мог стать убийцей. А стал врачом. Пластичность психики…
Он признался Като в любви, когда она лежала в больнице по поводу удаленного аппендицита. На каникулах зимой. Ей было шестнадцать. Значит, уже Марк. Андрей не считал себя опоздавшим. Кто же знал, что Като не умеет ждать?
— Ну что ты, Андрей, придумал, — пролепетала она, — зачем?
— Значит, нет? — угрюмо спросил он.
— Что «нет»? Что? Мы же и так общаемся, все нормально. — Като была бледная и несчастная. Ее хотелось защищать и жалеть. Холить, нежить и лелеять.
— Значит, ты меня не любишь.
Почему он тогда так настаивал? Все ведь было вполне очевидно.
Като обреченно уставилась в потолок и покачала головой: «Нет».
— Тогда покажи шрам, — вдруг попросил Андрей и потянул на себя одеяло.
Като не успела оказать сопротивление, и Андрееву взгляду представился жуткий сине-красный пятнадцатисантиметровый уродец. Живот был безнадежно испорчен.
Андрей вздохнул:
— А почему не от уха до уха? Великоват, а?
— Мне было очень плохо, — сказала Като.
Эндоскопия — это четыре, три, пять маленьких надрезов. Никаких шрамов, никакого уродства. Даже не виртуозное мастерство хирурга. Техника. А когда плохо, действительно не до эстетики. Выжить бы. Спастись. Из Андрея эстет так и не вышел. Может быть, теперь, с Настей?
Они с Юшковой стали настоящими любовниками после пещеры. Все неожиданно стало на свои места. Катя не мешала. Настя помогала. Использование женщин как подручного материала не смущало Андрея. Если больному нужна перевязка, не важно, какие руки ее делают. Настя открывала перспективу. А поддаваться на нее было легко. В глазах все чаще мигал американский полосатик. Андрей набирал уважения к себе и продавался. Их роман не замечали. Ну разве можно подозревать отбросы в том, что они захотят стать пирогом? Андрей улыбался и с грустью смотрел на Марка, который так неожиданно сорвался с карниза…
…Ногу Марку чинили долго. Андрей заходил к нему после работы и во время дежурств. Марк поправлялся медленно, как бы нехотя. У дверей палаты дежурил охранник. Оберегал от родственного гнева. Марк учился плакать. Андрей уже умел. Но признаваться было стыдно, тем более что за такие консультации никто не платит.
