Я – проверяльщица ее ромашек, ее личный грабитель. И да – человек, который хочет быть понятым. С ударением на первый слог.
Она терпит меня, лишь изредка взрываясь громкими ругательствами на неизвестных мне языках.
* * *
Мы с Мишей идем из школы. Молчим. Рассматриваем неочевидную осень. Еще нет желтых листьев. Нет луж. И в них нельзя постоять. И это плохо. Зато Катя все еще ночует дома.
– Как думаешь, моя папина бабушка, ну та, что умерла, она точно на небе?
– Конечно. Она точно на небе. И она любит тебя и оберегает тебя…
– Все время?
– Даже больше, чем все время.
– И там же Бог, да? На небе? Есть?
– Да…
– Значит, ей удалось познакомиться там хотя бы с одним очень хорошим человеком?
2 сентября, вечер
Сережа борется за право коньяка считаться благородным напитком. Я с ними не разговариваю. С коньяком давно, с Сережей третий день. Хотя мне очень хочется с кем-нибудь поругаться.
3 сентября, утро
Мама звонит в пять утра.
– Что случилось? – почти кричу я. И просто сразу начинаю мечтать о том, чтобы оглохнуть и никогда не слышать плохих вестей. Я и видеть их не хочу. Но приходится выбирать.
– Ничего-ничего. Не хотела тревожить вечером. У меня проблема.
– Угу…
– Ты не знаешь причин, по которым люди используют чашки? А расческу? Или вот туалетную бумагу?
– Это должна быть одна общая причина?
Жалко, что мы поссорились с Сережей. Он очень хорошо решает логические задачи, особенно если они совсем не связаны с жизнью.
– Ну какая может быть общая причина в использовании расчески и туалетной бумаги?! – сердится мама. – Мы получили телефонограмму!
Моя мама – работающая пенсионерка. Она преподает основы экономической теории. Но за экономическую практику принципиально не отвечает. По практике у нас папа. И теперь еще я. Мама говорит, что есть женщины, рожденные для любви, а есть – для работы. Она – для любви.
Но в университет пришел новый ректор. Никто точно не знает, чем он управлял раньше и в чем заключался смысл его другой жизни. Смысл новой был очевиден. Ректор хотел порядка и реформ. Больше всего его раздражали чашки, найденные в тумбочках профессорско-преподавательского состава. Никто не знает, зачем он заглядывал в тумбочки. Ректор, как и любой другой начальник, не должен объяснять подчиненным свои психозы. Он просто должен их иметь. Иначе с чем еще он может войти в историю?
В телефонограмме сообщалось, что «все преподаватели должны составить перечень личных вещей (мебель, оргтехника, вентиляторы, кондиционеры, чайники, чашки, ложки и т. д.), находящихся на рабочем месте. В перечне должны быть указаны не только личные вещи, но и причины их использования. Все не зарегистрированное в требуемом списке будет считаться излишками и изыматься».
Это цитата. Мама прочитала мне в трубку. В ее голосе было смятение. И наверное, даже испуг. Она почему-то не могла смеяться над словом «излишки». И верила в то, что кто-то всегда может прийти и изъять расческу. Особенно если владелец не может внятно написать докладную о причинах ее использования.
Похоже, что столетие Октября мы будем отмечать очень творчески и с большим размахом.
* * *
В девяностые Слава передавала мне деньги. Почти всегда с оказией. Оказии были нервными, торопливыми и брезгливыми людьми. «О боже, в этой стране до сих пор ссут в подъездах!», «Продавцы мяса работают без перчаток! Какое варварство…», «На улицах – темень, в лифтах – темень, вы что, жрете эти лампочки, что ли?», «Скоро здесь будет голод. И все границы снова закроют. И о чем вы только думаете?»
Я думала о том, что Славка молодец. Сначала я была очень ветрена с ее деньгами. Ветрена и свободна. Совесть по отношению к ним спала очень долго, а когда проснулась, я стала собирать, а не тратить. С тех пор моя совесть (очень гибкая и иногда невидимая) часто оказывается связанной с планами на завтра.
На Славкины деньги я купила квартиру. Пять тысяч долларов и тысяча марок. Такие были цены. Многие сегодня не могут в это поверить. Говорят, что надо было покупать две. Или три.
Я писала Славке письма. Оказии брали их неохотно. Письма – не деньги, смысла не имеют. Я грабила Славку и хотела быть понятой. С ударением на первом слоге. Иногда она отвечала мне на Главпочтамт. До востребования.
Сначала она работала. Конюхом, сиделкой, таксисткой, маникюршей, учительницей русского языка, помощником ветеринара, курьером, рабочей сцены, тамадой на свадьбах, чтицей, фотографом, мойщицей витрин. Иногда – гражданской женой. Она нигде не задерживалась надолго. Из Израиля перебралась в Испанию. Из Испании в Китай, потом в Индию. Из Индии в Ботсвану. В конце девяностых она полюбила острова. Корсику, Сицилию, Санта-Круз де Тенерифе, Британию…
Она перемещалась так быстро, что иногда казалась мне несуществующей. Мои подруги в один голос утверждали, что Славка врет.
А бабушка Шура, рассматривая Славкины фотографии, сказала: «Жизнь парует».
И я почему-то не спросила, кого она парует. Валерика и Славку или Славку и меня.
3 сентября, еще
– Что такое зубное золото?
Катя отвела Мишу в школу и приехала ко мне на фабрику. Почему-то нервная.
– Что такое зубное золото?
Ну, и в каком заповеднике рос этот ребенок?
– Это золото, из которого делают вставные зубы.
– Людям? А зачем? Это модно, что ли? А почему я это пропустила?
– Катя!!! Отстань, а? Это было модно давно. Золотые зубы были только у богатых людей. С одной стороны, зубы, а с другой – никто не украдет. Как сейф. Но вот фашисты…
– Только не про фашистов, ладно? Эдик сказал, что кольца нам с Андрюшей сделают из зубного золота. Мне это не нравится, а тебе? Это как-то негигиенично. Кто-то ими жевал, а мы будем связываться ими же навеки, да?
– Нет!
У меня, например, нет кольца. Считается, что оно было красивое и с бриллиантами. А потом я поправилась, кольцо въелось мне в палец, палец чуть не отпал. И кольцо пришлось снимать в операционной. Опытный и для смелости выпивший хирург (наш друг) ассистировал ювелиру. При вскрытии выяснилось, что кольцо безвозвратно погибло. Еще считается, что я так прикипела душой к этому кольцу, что от всех других отказывалась категорически (также категорически я отказывалась от шубы, автомобиля, домработницы и поездки в Испанию (два раза)).
Я сочинила эти истории «на выход» и «для гостей». Теперь все их участники, особенно Сережа, верят, что все так и было на самом деле.
– Ты не будешь носить кольцо из зубного золота! – торжественно говорю я, обретая под ногами твердую почву. – Ты вообще никакого кольца носить не будешь, если они так!
