А нездешние мозги – это и есть отсутствие коррупции. А отсутствие коррупции – это отсутствие ремонта. Побелка вместо обоев и венецианской штукатурки.
* * *
А К.Р. ремонт сделала! В полуподвале. Полуподвал стал полумагазином. Чудовищное название «бутик» ему как раз подходило. Не стыдно!
Часть оборотных средств К.Р. вытащила из дела и отвезла в министерство. В пользу кафедры. Другую – в мэрию. В пользу бутика. К.Р. хотела двух стульев. Попа позволяла.
А М.А. (эта сука! – К.Р .) родила девочку, но выгнала Иванова. Девочка и Иванов не совпадали по срокам. Это всем было ясно и всей кафедрой высчитано.
Иванов сказал К.Р., что ушел сам. М.А. не говорила ничего. Но в глазах ее (наглых! крысиных! – К.Р .) светилась какая-то другая жизнь, о которой К.Р. обидно ничего не знала.
– Передайте М.А., что мой муж Иванов тоже мне много чего о ней рассказывал, – заявила К.Р. на отчетно-выборном собрании.
– Передайте К.Р., – ответила М.А., – что ее муж Иванов – скотина.
К.Р. поняла, что битве за кафедру – быть.
М.А. поняла, что битве за кафедру – не быть.
Близнечный миф распадался на глазах.
И Иванов-скотина мелко приторговывал прошлым, которое уже ни для кого не имело никакого значения. Ни для кого и ни для чего.
М.А. узнала, что мать К.Р. была тихой пьяницей, видавшей (в тумане! В тумане!) только горячий цех и рабочее общежитие. Плюс десять абортов и случайную девочку, назло всем названную по-иностранному красиво.
К.Р. еще от момента первого бегства Иванова знала, что М.А. обязана была родиться мальчиком по имени Иосиф. Или по крайней мере Исаак. Потому что ее родители, барды-байдарочники, хотели прямого или косвенного продолжения библейского сюжета.
Ну и что?
К.Р. давно знала, что М.А. была сплошным семейным разочарованием и плохой дочерью.
И М.А. знала, что К.Р. – тоже плохой дочерью, зато большой надеждой.
Иванов – скотина!!!
Мать К.Р. умерла. Родители М.А. разошлись. К.Р. искала отца. М.А. знакомилась с новыми детьми, которых привозили к ней, прямо в интернат для одаренных детей.
Отец К.Р. не нашелся.
Новые дети так и не смогли запомнить, как зовут девочку, от которой сильно пахнет столовой.
Ну и что?
Иванов – скотина…
К.Р. не приняла его назад. И он снова начал писать стихи. Стихи получались хорошие. Мелкое приторговывание прошлым приобретало в них силу, которую критики находили стихийной и непреодолимой, почти языческой.
Иванов-скотина органично вписался в ряды богемы. Ему часто наливали и даже (из уважения к таланту! – Иванов ) подсовывали небольшие деньги. Комнату в рабочем общежитии и место в строительной бригаде он получил сам.
М.А. выдвинули на заведование именем факультета.
К.Р. – именем ректората.
Кафедру тошнило от них обеих.
Медали и ордена, отлитые из ненависти, никого не интересовали. Вместо принципов хотелось отдыха в хороших отелях. Вместо битвы титанов – грантовых поездок в американскую глубинку. Античная трагедия и средневековая схоластика наводили и ужас, и сон.
– Передайте К.Р., что мир не хочет, чтобы им управляли плохо. Я снимаю свою кандидатуру, – сказала М.А.
– Клянусь Гераклом, сильно же навыдумывал на меня этот юнец, – сказала К.Р.
– Девушки, идите в жопу! – сказал доцент Красильников. (Две пары кримпленовых брюк. Ни одной жены. Только мама и бутерброды, завернутые в вощеную бумагу. Откуда прыть? – Кафедра философии. )
М.А. голосовала за К.Р. Она и победила. (Бабло побеждает зло! – Черная зависть .)
Новая легенда была вялой и ленивой. Но все-таки родилась. О рыцаре без страха и упрека, Дон Кихоте китайских брендов, капитане, спасшем корабль философии в стихийных водах капитализма и спутников его, дефолта и кризиса. В этой легенде К.Р. представлялась мальчиком. Но и девочкой тоже. Девой-воительницей, если точно.
* * *
К.Р. по-прежнему была богата. Но уже не хотела слыть развратной.
Защитить докторскую диссертацию доценту Ивановой М.А. не дала. Кафедра не раз и не два указывала на чудовищные противоречия не только в самой работе, но и во взглядах Аристотеля, и настоятельно рекомендовала их устранить. Исправить.
М.А. не осталась в долгу. Председатель ученого совета по защите докторских диссертаций не рискнул взять работу К.Р., несмотря на положительные отзывы не только кафедры, но и целого ряда авторитетных деятелей из министерства.
– Черт бы их побрал, этих климактерических дур, – жаловался председатель совета своей молодой (не первой, но и не последней! – Общее мнение научного сообщества ) жене.
– Взбесились совсем на гормональной почве, – соглашалась она ( журнал «Космополитен» ).
До климакса М.А. и К.Р. оставалось еще добрых десять лет. Но война – старит. Факт.
Плюс монография председателя. Ее как раз написала М.А. За деньги, конечно. А не за «спасибо». Но председатель деньги отдавал частями. Был должен. Сильно. Если совсем точно, то председатель не дал М.А. ни копейки.
Но и работу К.Р. не взял.
* * *
А М.А. защитилась в Салониках. И снова осталась там на год. Она больше не изучала вкус оливкового масла, но часто глядела на море, повторяя про себя названия ахейских кораблей.
На могиле Спироса М.А. высадила анютины глазки.
Дети Спироса захотели признать в Елене, дочери М.А., свою сестру. М.А. обещала подумать.
Когда М.А. снова вернулась на кафедру, из подполья вышел студент (выпускник, соискатель) Б. Из подполья и сразу в полуподвал.
Теперь К.Р. называла полуподвал «нижним цокольным этажом» и почти не стыдилась имени, добавив к «бутику» дорогущее определение «мультибрендовый». Клиент клюнул и пошел косяком – вниз по мраморной лестнице.
Бывший студент Б. тридцати пяти лет (два развода, двое детей! – Паспорт ) искал на свою жопу (52–54) джинсы. А нашел К.Р.
В ней взыграла дикая природная мощь. (Хтоническая! Да! – К.Р .) Та мощь, что помнила ее развратной и брошенной в клинику неврозов.
Бывший студент Б. не сопротивлялся. Он умел и любил жениться. Был благороден. Оставлял женам и детям всё. Не боялся начинать сначала. Много врал. (Ясноглазый! – Теперь К.Р .)
В счастье К.Р. решила быть глупой. Б. представлялся ей героем. Так же, как когда-то М.А., в счастье К.Р. не слышала голоса дельфийского оракула, одетого по случаю в кримпленовые штаны. (Б. – подлец! Подлец! – Доцент Красильников. )
К.Р. любила Б. так, как когда-то ее мать полюбила несуществующего Рудольфа Гольденберга. (Б. – моя золотая гора! – К.Р .)
