Я бы хотел…
Что ж, по крайней мере, я могу сыграть ей то, о чем она просит, вдруг подумал он. И это вполне в пределах моих возможностей. И все же…
Я бы хотел, я бы так хотел…
В студии было пусто и темно. Кресло, в котором обычно сидит диджей, выглядело как колыбель Тьмы. За ним белел полотняный чехол маленького кабинетного рояля. Он сдернул чехол и коснулся пальцами гладких холодных клавиш.
В наушниках негромкие, глуховатые, словно доносящиеся из морской раковины голоса продолжали что-то бормотать, напевать, нашептывать. Было уже почти два часа ночи, в здании практически ни души, никто ничего не услышит и не скажет. Кто среди ночи вообще слушает музыку? Жалкая горстка людей, страдающих бессонницей, или какой-нибудь пьяница, или несчастный, задавленный депрессией. Или одинокая молодая девушка…
«Дорогой Фантом, ты там действительно существуешь? Мне, конечно, приятнее думать, что все это по-настоящему, но иногда я все же начинаю в этом сомневаться. Неужели и мои послания, как и твоя музыка, тоже улетают куда-то в пространство и записываются там для кого-то неведомого на таинственную кассету? Неужели это всего лишь никому не нужные сигналы, которые я время от времени посылаю куда-то вовне, не имея ни малейшего шанса быть реально услышанной? Я знаю, ты ответить не можешь, и, возможно, с моей стороны неправильно ставить тебя подобными вопросами в затруднительное положение, но все же не мог бы ты подать мне хоть какой-нибудь знак? Любой. Точку. Тире. Или, может, ты, как и я, просто призрак из машины?»
Он улыбнулся. Призрак из машины. Вот она и попала в самую точку, словно видит его насквозь. Именно призраком он и был всегда — безымянным, безликим, безголосым призраком…
На то, чтобы проверить микрофон, отрегулировать звук и переключиться на нужный канал, ему потребовалось всего несколько секунд. Он дождался, когда закончится очередной трек, надел наушники и сел за пульт. А затем, временно прекратив передачу, переключился на прямой эфир.
«В ночном эфире с полуночи до трех с вами как всегда „Фантом Радио“. Оно поможет вам вернуться домой…»
Никто ничего и понять не успеет, чтобы уловить разницу, нужно специально прислушиваться, думал он. Эти голоса в эфире так похожи один на другой, а их интонации столь же маловыразительны, как простенькая птичья песенка. Но она поймет. Она слушает. Она настроена на его частоту и сразу догадается, что это он.
И он вдруг обнаружил, что разговаривает с ней. И сам удивился тому, что природа, оказывается, наделила его вполне нормальным голосом. Он сказал, что сегодня прямо в студии по особой просьбе одной из слушательниц он впервые в прямом эфире и без предварительной записи исполнит…
Когда она услышала его голос, по всему телу у нее побежали мурашки, даже волоски на руках встали дыбом, отчего кожа стала похожей на клавиатуру Брайля. Она подрегулировала звук, выбрав громкость и слегка подправив средний диапазон и басы, чтобы добиться оптимального звучания. Все-таки цифровой звук такой чистый! — с удовольствием подумала она, теперь ей был слышен каждый его вздох, она различала скрип его рабочего кресла и краткие запинки в его речи, когда он обдумывал, какое слово подойдет лучше.
Пальцы ее лежали на клавиатуре, и ей казалось, что сейчас она его почти видит, почти осязает кончиками пальцев очертания его рта, подбородка, поворот головы, когда, слегка отвернувшись от микрофона, он опасливо поглядывает в сторону двери.
Рояль был, пожалуй, несколько расстроен — другие, может, этого и не заметили бы, но она со своим фантастическим слухом улавливала любое отклонение от нормы. А когда он запел — сперва очень тихо, но постепенно набираясь уверенности, — она тонко чувствовала каждый оттенок его голоса, каждую модуляцию. Манера исполнения, дикция, легкий акцент — все, все она замечала, а его голос, не поставленный, но достаточно богатый баритон, может, чуточку глуховатый, видимо, прокуренный, полностью соответствовал тому впечатлению об этом человеке, которое у нее уже сложилось. И о его лице тоже…
Я бы так хотела… Так хотела бы… Вот чего я хочу: чтобы это мгновение никогда не кончалось! Чтобы эта музыка унесла меня в звездные дали в одном идеальном алгоритме с…
Это продолжалось не более пяти минут. Затем он возобновил передачу — включил старые записи, перемежавшиеся довольно плоскими комментариями диджеев и студийными паузами. Интересно, думал он, какое впечатление произвело на нее мое исполнение? Да и слушала ли она? Может быть, она давно уже спит? А может, ее и вовсе никогда не существовало…
Он проверил почту.
«Дорогой Фантом, — написала она, — спасибо тебе!»
И больше ни слова. Интересно почему? Неужели ее так взволновало его пение? Или он, сам того не желая, перешел дозволенную черту? В конце концов, думал он, довольно легко, оказывается, разговаривать с тем, кого, может, и на свете-то нет. Но подарить этому, возможно, несуществующему человеку голос или лицо — значит, разрушить иллюзию. Возможно, теперь она его стесняется — или, хуже того, разочарована…
Он ждал, но в ту ночь она больше ничего не написала. А назавтра его нетерпение достигло таких пределов, что он практически не мог нормально работать. К тому же весь день — и вообще, похоже, впервые за все время существования «Фантом Радио» — его буквально преследовали всякие технические неполадки. В конце концов, он настолько измучился, что уснул в звуковой будке, где его и обнаружил продюсер, который поговорил с ним весьма сочувственно, хотя и довольно строго: «Ну, давай соберись, наконец!» — но при этом так ни разу и не посмотрел ему в лицо.
Пробило двенадцать — время «ночной смены». Но от нее по-прежнему не было ни слова. Он горько усмехнулся и сказал себе: зря, дурак, старался! А чего ты, собственно, ожидал? Впрочем, понимание, что он, столько лет прожив на свете, по-прежнему способен валять дурака и в результате попадать в глупое положение, доставило ему некое извращенное наслаждение. «Господи, — думал он, — да разве такая девушка могла бы заинтересоваться таким жалким типом, как я! Она ведь, даже не видя моего лица, сразу догадалась, что я — фрик».
И все же…
В течение всей передачи он ждал ее послания. Но она молчала, даже не попросила, как обычно, исполнить ту или иную песню. Он смутно злился на себя за то, что, в общем-то, почти ожидал несколько иной реакции. Скорее всего, она попросту переключилась на другую радиостанцию, которая тоже работает всю ночь. Или давно уже спит. Или вообще ушла на свидание с кем-нибудь более достойным…
А она в ту ночь даже не пыталась хоть что-нибудь прочесть в Сети. Пальцы ее замерли на клавиатуре Брайля. На экране застыла вчерашняя страничка Фантома, но у нее не возникало желания вывести на экран новую информацию. Она просто сидела и слушала песни, подобранные им для нее, — она знала весь репертуар «Фантом Радио» почти наизусть и про себя даже дала многим мелодиям свои названия. Например, ту, что звучала сейчас, она назвала «Blue»,
[81]
и это действительно была одна из самых меланхоличных мелодий на свете. И одна из ее любимых, кстати сказать. Так что она даже не стала ни о чем просить его сегодня, понимая, что все сегодняшние песни — для нее. И мысль эта обдавала ее то холодом, то жаром, слушая эту чудесную подборку, она то ныряла в ледяную воду, то изнывала от жгучего зноя, но ни одна из этих мелодий не возбуждала ее так, как его реальный голос, украдкой пробравшийся в ее жизнь и в ее мечты…
