— Угу.
Лили хорошо понимает, о чем не стоит говорить вслух в такой забегаловке, где вокруг так и шныряют разные сомнительные типы; она — единственный человек (не считая моих клиентов, разумеется), знающий эту мою тайну. Днем (а также по вечерам в среду) весь Хаддерсфилд знает меня как Джима Сантану, лучшего исполнителя роли Элвиса (в пабах, на свадьбах и на частных вечеринках); но обычно я хожу по вечерам по улицам нашего города в ином обличье — Гарри Стоуна, частного сыщика, грозы преступников, этакого крестоносца-одиночки, объявившего войну любому проявлению Зла. В общем, если у вас возникнет проблема — и если вы сумеете меня отыскать (можно попытать счастья в трактире «Томпсон» или поискать на маленькой доске объявлений возле почтового отделения Молбри), — то я непременно ее решу. Помните историю с магазином «Фрукты и овощи от Раджа»? Это одно из дел, которые я раскрыл. Мистер Радж полагал, что сумеет и впредь покупать виноград у оптовиков по пятьдесят пенсов за фунт, затем хорошенько вымачивать его в воде, тщательно упаковывать и продавать уже по фунту двадцать пенсов за маленькую корзинку с наклейкой «Виноград, совершенно готовый к употреблению».
Но мистер Радж совершенно не учел проницательности Гарри Стоуна. Я сообщил об этом торговце в Палату Мер и Весов, и они прислали ему весьма жесткое уведомление. В общем, вывели его на чистую воду. Такого он больше творить не будет, это я вам говорю!
Затем было еще дело Даррена Брея — знаете, «Двор пиломатериалов Брея»? — с припаркованным на обочине грузовиком, полным роскошных, но якобы просроченных плашек. А потом дело Джона Уайтхауса, предъявлявшего права на доходы от публикаций работ его покойного отца, доктора наук, тогда как его мать без разрешения пристроила к гаражу целый этаж и даже не подумала уведомить об этом Департамент планирования. Или дело миссис Роулинсон из бара-закусочной, что возле методистской церкви. Весьма находчивая особа! Пристроила на сэндвичи с сыром и пикулями этикетку «Годится для вегетарианцев», прекрасно зная, что ни этот сыр, ни этот маргарин соответствующими органами не одобрены. Это дело оказалось связано с законом о рекламе и отняло у меня целую неделю, которую я провел в этой чертовой закусочной, ожидая доставки товаров и держа наготове цифровую мини-камеру. Я выпил невероятное количество чая с молоком, заботливо приготовленного миссис Роулинсон, но своего добился. Впрочем, как и всегда. Я готов не щадить сил ради общины Молбри. Ради себя самого. И ради Элвиса, конечно.
Надо сказать, платят за подобные расследования не то чтобы щедро. Так что большую часть моих доходов по-прежнему составляет то, что я получаю, исполняя песни Элвиса Пресли; с другой стороны, любому хорошему сыщику требуется прикрытие, и моя сценическая деятельность прекрасно подходит для этой цели, когда, конечно, бывают заказы на выступления. В такие вечера я со многими успеваю познакомиться, ко многому присмотреться и, конечно же, обрести столь необходимых мне осведомителей.
Лили, например. Моя глупышка Лил (она же Леди Лилит по четвергам или по особой договоренности), быстро глянув через плечо — не подслушивает ли кто? — шепотом спросила:
— Кто это?
— Брендан Маки. Тренер футбольной команды «Молбри Майнерз».
Лил задумалась.
— До чего же здоровенный! И, по-моему, весьма раздражительный. И выпить любит. Всегда заказывает пикшу, чипсы, два эскалопа и рубленую колбасу. Принесешь ему колбасу, а он обязательно одну и ту же шутку отпустит: она, мол, «не такая большая, как кое-что у меня, но и у колбасы, милочка, определенные достоинства есть!». С ним еще иногда его жена приходит. Гейл. Такая типичная крашеная блондинка с вечным загаром, немного шлюшистая; брат у нее работает в «В&Q». Она пьет только диетическую коку и всегда требует, чтобы на рыбу ей масла не клали.
— Отлично. — Я же говорил, что моя Лили — прекрасный агент. Я огляделся, но в лавочке никого не было, да и снаружи виднелся лишь мистер Менезис, с аппетитом поедавший чипсы у автобусной остановки; свой слуховой аппарат он отключил, чтобы экономить батарейку. — Между нами, Лил: эта-то Гейл нам и нужна.
— Гейл?
Я кивнул.
— Я вчера перекинулся парой слов с Бренданом. Вечером в «Золотом петухе» после футбольного матча — я там выступал. Собственно, мы с ним просто так разговаривали, ну вот как мы сейчас, и он вдруг намекнул, что у Гейл вроде бы есть кто-то на стороне.
— Так он что, нанял тебя? — спросила Лили.
— Угу. — Ну, почти нанял. На самом деле сказал он примерно вот что: «Много бы я дал, чтобы узнать, чем она занимается, пока я на футбольном поле кувыркаюсь!» Но настоящий сыщик должен уметь читать между строк, особенно если не хочет себя выдать. Я пораскинул мозгами и решил, что мог бы получить с него десятку в день плюс дополнительные расходы, если сумею что-нибудь разузнать. Я понимаю, гонорар невысок, но мне прямо-таки до смерти хотелось расследовать какое-нибудь настоящее преступление, а не какую-то ерунду, связанную с супружеской неверностью; а тут, прикинув, я понял: если Брендану Маки действительно станет ясно, что жена его обманывает, я первым укажу на того, кто ее убил.
А насчет Брендана Маки Лили совершенно права. На мой взгляд, в нем было никак не меньше пяти футов пяти дюймов, да еще пышный кок и ковбойские сапоги на каблуках, так что он, даже сидя, возвышался надо мной, хотя я-то стоял. Это, впрочем, ему явно льстило, и он с удовольствием сообщил мне, что давно так не смеялся — с тех пор, как его бабушка прищемила себе сиську катком для белья. Потом предложил мне выпить и спросил:
— Значит, ты от этого жаворонка Элвиса без ума?
— Угу.
— И много ты своими выступлениями зарабатываешь?
— Нормально. — Я с самого начала почуял, что в тонкостях сценической жизни Маки не разбирается — разве такой тип способен понять, как много значит хороший костюм, или освещение, или пьянящее ощущение волшебства, свободы, вечного стремления к чему-то новому.
— Джим Сантана — это твое настоящее имя или, может, что-то вроде noom-de-ploom?
[55]
— Это мое настоящее имя, — сказал я. — Я сменил его еще в 1977 году во время регистрации избирателей.
— Решающий был момент. — Брендан поболтал в кружке остатки пива, и я тоже поболтал в стакане свою коку с ромом. — Я вот что думаю: тут все должно быть по-настоящему, как во время твоих выступлений. Тут ведь дело в чем? Никто не будет к тебе серьезно относиться, если весь день ты самый обыкновенный парень, а вечером превращаешься в Элвиса Пресли.
— О-хо-хо…
— От этого, ей-богу, башню снести может.
Мы еще немного поговорили в таком духе. Уже полконцерта прошло; я уже два раза переодевался, и теперь мне пора было в третий раз переодеться и идти домой. Знаете, я ведь все хиты Элвиса исполняю: «Love me Tender», «Jailhouse Rock», «King of the Road». Люди их обожают, особенно те, кто постарше, — эти вещи напоминают им о том времени, когда они были бунтарями. В наши дни довольно трудно найти хоть что-то, из-за чего стоило бы бунтовать. Все уже отбунтовались. Ничего нового. И, как бы ярко ни зажигал этот ваш Курт Кобейн или Джим Моррисон, — все равно кончается тем, что вы оказываетесь в том же номере отеля, очумев от наркотиков и с отчаянием в душе. Вечным остается только Элвис.
