Исключением являлись, пожалуй, только эти двое — Павлик Морозов и девочка Мамлакат, фамилию которой я не помню. Они стали героями в мирное время. Правда, подражателей у Павлика Морозова потом стало столько, что подвиг его малость девальвировался. А Мамлакат была рекордсменкой по сбору хлопка, а где его, этот хлопок, теперь возьмешь? Разве что шматок ваты в изоляторе.
А Коля Долбитиков смог. Не вату в изоляторе стащить, а стать… ну, пусть и не героем, зато легендой точно. Причем за одно лишь первое свое пионерское лето. Столь стремительную известность он получил в основном благодаря непростым отношениям с начальником лагеря Мэлсом Хабибовичем. Не подумайте уж чего-нибудь этакого, сейчас постараюсь вспомнить и рассказать.
Терпенье и труд все перетрут. Не зря так говорят. Вот и он не зря дней десять точил эту железяку, которую нашел у котельной. Приходилось, правда, ее прятать, да и самому хорониться от вожатых и от старших ребят. Вожатые просто отняли бы железку, ну и наорали бы, да только он за свою жизнь давно привык. На него все всегда орут. И дома, и в школе, да и здесь, в лагере. А старшие пацаны, те норовят еще и по шее ему накостылять, да и к этому, честно говоря, он тоже давно приспособился.
А все потому, что он не хочет жить скучно, вот и приходится все самому выдумывать, не виноват же он, что не все могут по достоинству оценить его стремление украсить серые будни. Вот позавчера, к примеру, всего-то спер незаметно в кружке «Мягкая игрушка» ножницы и, пока все занимались всякой ерундой, разучивая глупые песенки на отрядном месте, незаметно отрезал углы от всех подушек в корпусе.
Зато как же здорово получилось! Уж кому-кому, а ему прекрасно было известно, что каждый тихий час вспыхивают нешуточные подушечные баталии, но просто драться подушками — все фигня, а когда из них вылетают перья, которых за минуту становится в палате по щиколотку, это да! Прибегают вожатые, санитарки, начинают дружно вопить. Да неужели это не весело?!
Правда, потом его разоблачили, как всегда, наорали и даже обозвали. А один пионервожатый по фамилии Щеткин сообщил ему, что он имбецил, но что это означает, не объяснил. Ну и пусть. Зато теперь он решил заняться чем-то посерьезнее, например, вооружиться. Поэтому Коля и наточил о кирпич эту тяжелую плоскую железяку до остроты бритвы и после полдника прикрутил к ней проволокой деревянную ручку. Нож получился знатный, большой и тяжелый. Нужно бы его испытать.
Кидать нож в забор было совсем неинтересно. А вот метнуть его в дверь того маленького домика рядом со старым корпусом — то, что надо! Для чего он и поднялся сегодня за сорок минут до подъема. Нужно же успеть и к тайнику сбегать, и ножик в дверь покидать.
Он подошел к домику, прикинул на глаз расстояние и отошел еще на пару шагов. Сейчас в самый раз, между ним и дверью метров пять, нож успеет хорошенько разогнаться, прежде чем долетит и воткнется. Коля в последний раз подбросил свой тесак в ладони, наметив точку в центре двери, а затем подобрался весь, как перед прыжком, и метнул.
В тот момент, когда нож вылетел из его руки и со свистом понесся к цели, дверь домика вдруг распахнулась и на пороге появился начальник лагеря Мэлс Хабибович.
Вставать за час до подъема мог позволить себе только сильный духом человек, именно таким и был Мэлс Хабибович. Вот и сегодня он поднялся, умылся, заварил чайку, выпил чашечку, закурил, надел тренировочный костюм, подошел к двери и широко ее открыл, чтобы впустить в дом утро нового дня. Одновременно с этим раздался звук удара, не совсем необычный, а такой — немного звенящий.
В нескольких метрах от избушки стоял пацан лет двенадцати и смотрел на Мэлса Хабибовича, приоткрыв рот от восторга.
Мэлс Хабибович периферическим зрением заметил какое-то мельтешение в районе левого виска, скосил глаза и замер. В трех сантиметрах от его брови в косяке двери торчал здоровенный нож, при этом слегка вибрируя. Мэлс Хабибович, как я сказал, был сильный духом человек, он собрал в кулак всю свою волю, оценил обстановку и принялся вытаскивать нож. Ему, мастеру спорта, это удалось не сразу. Потом он подошел к мальчику, который и не думал убегать, а продолжал все так же светиться от счастья.
— Тебя как зовут? — пытаясь оставаться спокойным, спросил он мальчика. — Ты из какого отряда?
Только сейчас Мэлс Хабибович сообразил, что он стоит рядом с ребенком с огромным тесаком в руке. Не дай бог, кто увидит! Он с раздражением отбросил нож.
— Так как тебя зовут?
— Меня зовут Коля! — радостно объявил паренек. — Коля Долбитиков! Я из третьего отряда!
— Ты вот что, Коля Долбитиков… Ты иди… иди в палату к себе пока! — сказал Мэлс Хабибович.
— Ага! — кивнул Коля. — Только это… можно я ножик заберу?
Мэлс непроизвольно вздрогнул и отрицательно покачал головой:
— Нет, нельзя, Коля, с ножиком в палату нельзя! Ты попроси своих вожатых, чтобы меня нашли. Хотя нет, не надо. Я их сам найду, ступай!
Ну, Коля и пошел, счастливо улыбаясь, испытание прошло на славу, теперь он научился делать ножи.
А Мэлс Хабибович смотрел ему вслед и думал… Не знаю, честно говоря, что он там думал, но с Колей Долбитиковым ему еще придется встретиться. И не раз.
Взамен конфискованного ножа Коля решил сделать лук со стрелами. Все-таки нож имеет ограниченный радиус действия, а выстрелить из лука, да еще так метко, как те индейцы, про которых Боря Генкин недавно в клубе крутил фильм, — мечта многих. Правда, изготовление оружия не терпит халтуры, поэтому Николай решил действовать основательно. Для начала он стащил в кружке «Умелые руки» десяток-другой больших гвоздей. И зачем в этом кружке были гвозди, непонятно.
Действительно, руководитель кружка, Колин тезка Николай Васильевич, только и делал, что учил всех изготавливать в безумных количествах изображения Мишки — талисмана будущей Олимпиады. Улыбающегося медвежонка рисовали, выжигали, выпиливали. Ни одного гвоздя за три смены забито так и не было.
А Коля эти гвозди для начала старательно расплющил камнем, затем хорошенько их наточил и уже потом прикрутил каждый гвоздь проволокой к оструганной палочке. Но самое главное, в каждую палочку Николай вставил вороньи перья, иначе это не стрелы, а полная ерунда. А лук и вовсе получился на загляденье, из молодого дуба, внушительных размеров, когда он стоял, то был выше Коли. Он с трудом согнул его, вставив одним концом в щель в заборе, и намотал тетиву, крепкую веревочку для которой стащил в тех же «Умелых руках».
Первая стрела была им запущена в небеса, она подлетела высоко, выше макушек деревьев, и даже скрылась из виду. А вторую Коля решил выпустить в ту здоровую ель, которая росла у дорожки между старым и новым корпусом.
Он отошел подальше, с трудом натянул тетиву, прицелился хорошенько и выстрелил. Стрела, коротко просвистев, воткнулась в дерево на всю длину шестидюймового гвоздя.
За елью, пригнувшись, Мэлс Хабибович завязывал себе шнурок. Он почувствовал странный звук, как будто дятел ударил в дерево стальным клювом. Выйдя из-за ствола, он понял, что это за дятел.
