— Запомни, зять, последнее дело напиваться в хлам, да еще на Пасху!
Сам Николай Антонович был трезвенником.
А через час вдруг заявилась Танька Богданкина. Надо же, а я думал, не приедет.
Дело в том, что пару недель назад я забежал в реанимацию. Я хоть и уволился из Семерки, но с пятого курса стал выходить туда на ночные дежурства в урологию. Оперировать и вообще учиться всяким премудростям. А в реанимацию наведывался покурить, поболтать, погонять чаи. И вдруг в разговоре, неожиданно для самого себя, я протрепался про свою халтуру на кладбище.
— Так ты что, — спросила тут Танька Богданкина, — на Щербинском кладбище работаешь?
Я подтвердил.
Танька лишь недавно после пятилетнего перерыва вернулась в реанимацию. Вышла замуж, дочку родила, немного посачковала, можно снова впрягаться.
— Леш, а как бы бабушке моей очередь на памятник продвинуть? — поинтересовалась Танька. — А то нам с матерью на вашем Щербинском кладбище какие-то нереальные сроки объявили.
Ну, понятно, с конторой только свяжись. Там, пока очередь подойдет, быстрее сам на погост отправишься. А Танькину бабушку я при жизни пару раз видел, она хорошая была, в Ялте жила, а к старости в Москву переехала.
— Приезжай на Пасху, Богданкина, — сказал я, — продвинем очередь твою, не беспокойся.
— Подожди, а сколько это хоть стоить будет? — спросила Танька. — Я же знаю, там за все тысячи нужно отваливать, но сам понимаешь, сейчас у нас с матерью с деньгами не очень. Сволочь, Моторов, сделайте бабушке моей скидку!
— Тебе, Танька, это встанет в два пузыря! — пообещал я. — Надеюсь, у вас с матерью денег хватит. Захвати водку и приезжай.
Танька тогда внимательно посмотрела и сказала серьезно:
— А ведь я приеду.
И правда, приехала. Увидела меня в этой робе, с повязкой, все насмотреться не может:
— Ой, Леш, какой же ты красавец! Знаешь, а тебе идет! Нет, ну надо же!
Потом мы покурили, она и спрашивает:
— Как там насчет памятника? Я не забыла!
И водку в сумке показывает.
А в будке нашей уж гульбище вовсю идет. И слесаря пришли, и гранитчики, да и конторские с землекопами подтянулись.
Я Таньке говорю:
— Понимаешь, Богданкина, чтобы тебе сделали все честь по чести, ты должна со всеми за столом посидеть.
И жестами ее пройти приглашаю.
А Танька как зашла, как увидела, какие рожи там сидят, так на пороге и застыла. Ну, это с непривычки, люди как люди, серьезные, почти все по три раза отсидели.
А я ее в спину к столу подталкиваю, а сам на ухо шепчу:
— С Пасхой поздравь всех!
Танька прошла, встала и говорит несмело:
— Христос воскрес, граждане!
Тут наконец все ее заметили, тихо сразу стало. Танька стоит, молодая, красивая, в своей короткой юбке, сумку к груди прижимает.
Я ей опять на ухо:
— Водку на стол выставляй!
Она еще полшажка сделала, в сумку полезла, поставила сначала один пузырь, затем второй:
— Угощайтесь!
Ну, тут народ сразу одобрительно зашумел, Таньке наперебой стали место предлагать, но я вижу, она еще не преодолела скованность свою, подтащил ящик с инструментами, и мы оба на него уселись.
Мужики, невиданное дело, Таньке сами стакан налили, протягивают, не откажите, мол, мадам, не побрезгуйте! Кто-то христосоваться через стол потянулся, посуда зазвенела, мы с Серегой еле осадили.
Танька мне тихонько шепчет:
— Леш, да ты чего, я пить не буду!
Я говорю:
— Богданкина, если хочешь бабушке памятник, то без этого никак!
Она спрашивает:
— А ты?
Объясняю ей, мол, я здесь не пью. Совсем.
Богданкина заерзала на ящике и на ухо мне говорит:
— Знаешь, Моторов, сволочь, иди ты лесом, я без тебя не буду, мне страшно.
И тогда я развязал.
Часа через два Танька спрашивает:
— Где тут у вас туалет?
А у нас в конторе туалет такой, что лучше туда не попадать. Я и говорю:
— Для тебя, Танька, туалет везде, давай хоть здесь!
Но она сразу заартачилась, хочу в туалет настоящий, мне неудобно, люди кругом, хоть и все сильно пьяные, веди, показывай.
Мы и пошли. Выбрались из-за стола и в контору отправились. А вокруг праздник, ну просто земля-именинница! На площади у остановки мангалы с шашлыками, с грузовика пивом торгуют, лотки со «сникерсами» стоят для детишек, музыка орет из репродукторов. Народу видимо-невидимо! Все пьют, едят, веселятся.
Мы с Танькой в контору заходим, а там пусто, только два патрульных милиционера на стульях сидят в коридоре. Их прислали порядок обеспечивать. Я с ними типа инструктаж утром проводил, как единственный на все кладбище трезвый сотрудник.
И решил я пошутить. А все потому, что уже здорово набрался. Кладбищенские как увидели, что я развязал, давай подливать мне один за другим, смотреть, что из этого получится.
Показываю на Таньку милиционерам и говорю:
— Товарищи сержанты!
Они со стульев вскочили, один мне даже козырнул.
— Товарищи сержанты! Задержите эту гражданку. Это наша кладбищенская валютная проститутка. И в светлый день Пасхи никому от нее покоя нет.
Тут сержанты так резво мою просьбу ринулись выполнять, Богданкина и охнуть не успела, а ее уже в «канарейку» заталкивают. А я вдруг представил себе в красках, как Таня Богданкина меж могильных холмов обслуживает клиентов, да еще за валюту, ржу и остановиться не могу.
Потом мы разобрались, я сказал, что ошибся, Таньку выпустили, правда, не извинились. Она поначалу решила обидеться, но все-таки я показал ей наш туалет, и она обижаться передумала. Потом мы в будку вернулись, а там гулянка продолжается, и дальше помню лишь урывками.
Помню, как усаживали Таньку в автобус, Серега пихал шоферу пачку денег, показывал на Таньку и орал: «Шеф, гони до ее дома без остановок!», а Танька никак не могла сообщить свой адрес, все время путалась, требуя, чтобы ее везли то в Чертаново, то в Зеленоград, то в Ялту. Потом помню, как я вышел из лифта, Серега поставил меня у двери, нажал на звонок, а сам куда-то пропал.
Я только успел подумать, хорошо бы Рома сейчас гулял, не надо ему папу таким видеть, ни к чему. Я просто тихонечко спать лягу, и все…
Тут дверь открылась, а у меня дома — батюшки-светы! И Лена, и Рома, и мама моя, и тесть с тещей, и Алеша, Лены младший брат. Сидят, чай пьют, кулич едят. И все открыли рот и на меня смотрят. А я стою, глупо улыбаюсь, пытаясь стянуть куртку, а у меня изо всех карманов деньги на пол сыплются, большими пачками…
