Уже пятый месяц пошел, как я уволился, а все никак никуда не устроюсь. Денег, несмотря на повышенную стипендию, зарплату Лены и помощь родителей, и раньше-то не хватало, а теперь с этой инфляцией и подавно. Но идти опять в больницу что-то неохота, ведь снова ночами не спать, да и вообще начинать работать после стольких месяцев безделья всегда тяжело.
А может, надо было послушать Светку? В прошлом году, когда в подъездах перестали гореть лампочки, а подвалы домов заполнились подростками, которые, надев на голову пакеты, под музыку Цоя нюхали клей «Момент», наша соседка Света зашла к нам на огонек и, прикурив, сказала:
— Отсюда надо валить, хотя бы ради детей. Эта страна обречена. Сегодня я была в посольстве Австралии. Взяла анкеты и на вашу долю. Не валяйте дурака, заполняйте, ступайте на собеседование, и поехали.
Мы заполнили, перечитали у Акимушкина про животный мир Зеленого континента, собрались с духом, сообщили родным о нашем решении. Родные пригорюнились, поплакали, но отнеслись с пониманием. Осталось передать анкеты в посольство и ждать приглашения на беседу. Австралия лишь недавно объявила, что зовет к себе энергичных, молодых, горящих желанием влиться в новое общество. А одной из самых востребованных специальностей значилась медицинская сестра. Прямо для меня.
И я уже представлял картинки из нашего недалекого будущего, как мы, красивые, загорелые, бредем по берегу океана, шлепая босыми ногами в полосе прибоя, я обнимаю Лену, а подросший к тому времени Рома тащит за нами доску для серфинга и, пытаясь перекричать шум волн, требует, чтобы его подождали. Конец доски чертит по мокрому песку неровную линию, мы оборачиваемся и со смехом отвечаем ему по-английски, срываясь на русский, а вот и наш дом на пригорке, стоит под сенью огромных эвкалиптов, вдалеке бегают какие-то звери, то ли дикие собаки динго, то ли кенгуру, а…
А утром вдруг как-то стало невероятно жалко все это бросить. Нет, не загаженный темный подъезд с соседями-алкашами, не унылые грязные дворы с протухшими мусорными баками, не разбитые, холодные автобусы, которые брались штурмом, а как-то все сразу, абстрактно.
— Да ладно, бог с ней, с Австралией! — объявил я Лене на третий день после заполнения анкет. — Давай еще подождем. Наверняка хуже, чем сейчас, уже не будет.
Оказалось, что будет. Причем намного. Деньги таяли, шмотки поизносились, лампочки перестали гореть даже в лифтах, подростки в подвалах уже не нюхали, а ширялись, бандиты стреляли на улице средь бела дня.
В холодильнике с сегодняшнего утра лишь полбанки горчицы и початый пакет молока. Хоть бы хлеба купить. Да хоть бы что-нибудь купить! А то уже мутит от голода.
Шел я весь в этих своих тяжелых думах и буквально налетел на Альберта.
— Ого, докторишка! — радостно приветствовал меня Альберт, разодетый в какой-то невероятный красный пуховик. — Ты откуда такой серьезный?
— Да вот, из института возвращаюсь, — вяло стал отвечать я. — Зачет по психиатрии сдавал.
— Всё зачеты сдаешь! — засмеялся Альберт, надевая красивые кожаные перчатки. — Ты, Леха, скоро сам от этой учебы психом станешь! Сколько там уже учишься? Пятый год? А всего сколько? Шесть? А стипендия сейчас какая? Какая??? В час? В месяц? Ну, ты даешь! Да еще небось каждый день покойников резать! Не, я бы так и дня не выдержал!
Я остановился и прикурил. Некурящий Альберт немного притормозил и поинтересовался:
— А чего смурной такой? Проблемы? Если с зачетом там или еще чего, хочешь, подъедем с пацанами, разберемся.
Я сразу представил, как в наш деканат приезжает Альберт с пацанами на разборки и завтрашние заголовки газет.
— Спасибо, я уж как-нибудь сам, с зачетом. А смурной — просто думаю, где бы пожрать достать.
— Как где? — удивился Альберт, пожав плечами. — Маленький, что ль? В магазин зайти не пробовал?
Тут уже настал мой черед удивляться:
— Тебе, Альберт, тогда в парке точно последние мозги отбили. Ты сам-то в магазины заходил? Прилавки видел?
Альберт снисходительно ухмыльнулся и начал мне втолковывать, как неразумному:
— Слушай, докторишка, заруби себе на носу, что у прилавка одни лохи толкаются. Я как с зоны откинулся, теперь всегда в подсобке отовариваюсь. Захожу, прошу, чтобы мяса хорошего нарубили, собрали там всего, колбаски сухой, рыбки соленой…
— Какой колбаски? — возмутился я и швырнул окурок на землю. Курить не было сил. — Какой еще рыбки? Да ты знаешь, что уже месяц хлеба купить и то проблема?
— Да нормальная колбаса, сервелат. В тот четверг на Автозаводской с пацанами отоварились. Окорок еще там взял, консервов всяких, вырезку говяжью. Я ж тебе толкую, нынче весь товар в подсобке, для своих. А в самом магазине только старичье пасется и лохи голимые. Леха, кончай позориться, не стой больше в очередях, заходи в любую подсобку, найди там людей, скажи, пусть тебе жрачки соберут. Мы с пацанами всегда так делаем.
Я остановился, чувствуя, что еще немного, и моя язва закровит.
— Альберт, может, тебе и твоим пацанам действительно не отказывают, но я так не смогу. У меня не получится. Как сказать, кому сказать?
— Ну, ты и правда лох по жизни, — добродушно объявил Альберт и хлопнул меня по спине, отчего я еле устоял на ногах. — Всему тебя учить надо.
За разговором мы поравнялись с нашей районной стекляшкой, от ее витрин в ноябрьских сумерках исходило тревожное бледно-голубое свечение.
— Пойдем, так уж и быть, покажу! — сказал Альберт и потянул дверь магазина на себя. — Бабки-то есть? А то одолжу, не стесняйся.
Торговый зал оказался неожиданно многолюдным, гул сотен голосов поднимался к потолку, как на хоккейном матче, головы и плечи закручивались в каком-то странном водовороте и, достигнув прилавка, разбивались об него, словно о волнорез.
— Рагу дают!!! — истерично закричала рядом с нами какая-то старушка в шляпке, обращаясь непонятно к кому. — Можно из костей бульон сварить! Слышите, бульон!
Рагу при ближайшем рассмотрении оказалось какими-то ярко-желтыми ломаными костями с кусочками серых сухожилий. Было похоже, что вскрыли скотомогильник с бруцеллезом. Пара злых и явно уставших продавцов, работая совками, словно экскаваторами, загребали в большие прозрачные пакеты эти кости, завязывали их и кидали в толпу. Люди лезли друг на друга, подпрыгивали, как баскетболисты, ловили мешки, кричали, матерились, охали, дрались. Счастливчики с ошалевшим видом продирались к кассе.
Какие-то две женщины, по виду учительницы, схватили один пакет и потянули его, каждая на себя. Намертво вцепившись, ни та ни другая не уступала, глядя на противницу с дикой, первобытной ненавистью. Тут мешок, не выдержав, порвался, и кости посыпались на пол в склизкую жижу. Женщины, будто очнувшись, отпрянули друг от друга и вдруг обе расплакались.
Альберт легонько подтолкнул меня, и мы, обходя по краю толпу, начали пробираться в сторону подсобки. Подойдя к двери, Альберт выдвинулся вперед, а я робко спрятался за его широкой спиной.
