Мне пора идти, и я, к сожалению, не могу продолжить беседу. Я рада, что смогла обменяться парой слов с Мохаммедом, на меня это действует успокаивающе. Постучав в заднюю дверь, я чувствую, как от волнения сводит живот. Мне открывает мадам Бержеро.
— Это замечательно, что ты пунктуальна. Входи скорее и тщательно вытри ноги, я представлю тебя остальным, но только очень быстро.
В пекарне я вижу пятерых человек, которые суетятся и громко разговаривают друг с другом, пытаясь перекрыть гул вентиляторов большой печи. В воздухе царит аромат теплого хлеба, смешанный с запахами круассанов, сдобы, шоколада и, возможно, даже клубники. Только вдохнув все это, я уже прибавила три килограмма веса.
Мадам Бержеро объясняет:
— Это наша пекарня. Командует тут Жюльен. Здесь выпекается хлеб и венская сдоба. Никогда не крутись без нужды на проходе. Если чего-то будет не хватать в магазине, обращайся к Жюльену и больше ни к кому.
Я едва успеваю поздороваться, как она уже ведет меня в другое помещение, расположенное в глубине.
— Здесь находится «лаборатория», и это не то же самое, что пекарня. Тут главный Дени, он вместе с двумя помощниками готовит все кондитерские изделия.
Я даже не знала, что существует такое различие. Пекарня, лаборатория… Пытаюсь усвоить всю информацию, которой меня буквально бомбардируют. И ощущаю себя двенадцатилетней девочкой на экскурсии с преподавателем.
— Теперь идем в магазин, продолжим там. Сегодня тебе повезло, народу много не будет, но обычно воскресное утро — довольно напряженное для нас время.
Мы проходим мимо широкой тестомесилки. Один из работников проверяет температуру теста. Он с любопытством смотрит на меня. Пахнет мукой и дрожжами.
Когда мы пересекаем маленькую кухню, мадам Бержеро спрашивает:
— У тебя есть халат?
Я отрицательно мотаю головой.
— Я так и думала, поэтому приготовила для тебя халат, который носила сама, когда была помоложе. Ты стройнее, чем я тогда, но на сегодня сгодится. И потом, мне будет приятно, что наденешь его именно ты.
Времени на эмоции нет, мадам Бержеро уже в магазине.
— Тебе нужно подобрать волосы, так будет опрятнее. Как только придет Ванесса, поможешь ей все разложить по местам. Хорошо, что ты знаешь ассортимент, это твое преимущество. Нужно будет поторопиться, мы открываемся в семь часов. Сегодня утром будешь просто отпускать товар, кассой займусь я сама. Я тебе доверяю, но мне также известно, что, какой бы легкой ни казалась эта работа, если смотреть на нее с другой стороны прилавка, для начинающих темп слишком высок и они часто путаются с расчетами и сдачей.
Она смотрит на меня:
— Тебе все понятно?
— Думаю, да.
На самом деле нет. Я боюсь совершить оплошность, обратиться не к тому человеку, не понять, чего хочет покупатель. На помощь!
Приходит Ванесса. Становится ясно, что она не собирается облегчать мне жизнь. Она едва смотрит в мою сторону, разговаривает как с низшим по званию и не дает мне спуску.
«Держи поднос прямо, а то все свалится». «Шевелись быстрее! С такими темпами ты не справишься, когда очередь выстроится на улице». «Разуй глаза, и увидишь разницу между этими батонами!»
Ванесса очень плохо восприняла тот факт, что я займу ее место, и теперь будет ставить мне палки в колеса. В пекарне обстановка в буквальном смысле накалилась: круассаны чуть не подгорели. У Жюльена разъяренный вид, и никто не решается с ним заговорить. Лезвием он раздраженно намечает бороздки на первых багетах, прежде чем отправить их в печь.
В глубине я замечаю Дени, который вытанцовывает вокруг своих пирожных с пакетом кондитерского крема. Вы и представить не можете, сколько всего и с какой скоростью нужно сделать, чтобы люди затем могли позволить себе спокойно съесть бутерброд или отведать заварное пирожное.
— Что застыла? — ворчит Ванесса. — Здесь тебе не театр. Пора открываться.
Я заняла свое место за прилавком, готовая встретить полчища покупателей. Ванесса идет к входным дверям. Хотя на улице я замечаю всего одного человека, воображение подсказывает мне, что по бокам от входа притаились сотни других людей, готовых хлынуть внутрь, как орды варваров на спящие деревни… Когда дверь открывается, я жду, затаив дыхание. Но вижу лишь невысокого старичка, который направляется к нам мелкими шажками.
— Доброе утро всем, — бросает он от двери. — Э, да у вас новенькая!
Мадам Бержеро сама любезность:
— Здравствуйте, месье Симеон! Как вы себя чувствуете в этот погожий день?
— Спасибо, хорошо.
— Вы идете сегодня проведать жену?
— Да, я собираюсь к ней. Ей больше нравятся ваши лимонные пироги, чем мне, но это моя Симон…
Мадам Бержеро наклоняется ко мне:
— Для месье Симеона два лимонных пирога и один багет, не поджаристый. Пироги не заворачивай, а положи в коробку.
Мне удается довольно быстро найти пироги, с этим я справляюсь. Коробку тоже ловко складываю, но вот с лентой возникают проблемы. Ванесса одаривает меня презрительным взглядом. За стеклом витрины мне уже видятся выстроившиеся в ряд судьи, которые поднимают свои таблички с оценками, как на соревнованиях по фигурному катанию. Жюли, Франция: два, один, один. Неудача с лентой лишает меня места на пьедестале. Мадам Бержеро уже дала сдачу, а месье Симеон все еще ждет меня. Когда я протягиваю ему пакет, он старается быть любезным, но по его раздраженно дрожащей руке я понимаю, что обычно это происходит быстрее.
Он уходит. Это был мой первый клиент. Меня не покидает ощущение, что я опять начинаю все с нуля. Сейчас такие мысли для меня не редкость.
24
Когда у меня наконец появляется время взглянуть на часы, я чувствую глубокое разочарование. Только половина одиннадцатого, а мне кажется, что я выдавала хлеб и пирожные целую неделю без перерыва. Ванесса слегка расслабилась. Мадам Бержеро по-прежнему величественно возвышается за кассой, неизменно внимательная к покупателям. С темными волосами, безукоризненно уложенными в пучок, со своей благородной внешностью и осанкой, она временами напоминает оперную диву, сердечно принимающую своих поклонников после сольного концерта.
Жюльен оказывается очень милым, и вскоре я начинаю неплохо разбираться в хлебе. С пирожными несколько сложнее. У меня давно с этим проблемы. Помню, когда отец приносил домой какой-нибудь десерт, мне часто приходилось пробовать его, чтобы понять, что это такое. Здесь я не могу этого сделать.
Не знаю, сколько я протянула багетов, завернула круассанов, птифуров и пирожных, но пальцы у меня гудят. Все здесь для меня в новинку. В этом особенном мире свежий хлеб — это теплый хлеб. У меня кружится голова от непрерывного мельтешения покупателей и рабочих, которые подносят все новые порции выпечки. Я еле успеваю поворачиваться и даже начинаю считать себя недостаточно крепкой для этой профессии, и все же на душе у меня хорошо. Ничего общего с атмосферой, царящей в банке. Клиенты здесь совсем другие. Нет, не так. Клиенты как раз те же, но приходят они сюда совершенно в ином расположении духа. В банке, за исключением немногих из них, люди чувствуют себя в положении слабого. Они молчаливы, сдержанны, озабочены и говорят только о деньгах. Сюда же они приходят раскованными, в элегантной одежде или в шортах, с детьми и с желанием доставить себе удовольствие. Мы нечасто об этом задумываемся, но хлеб едят все: и богатые, и бедные, люди всех религий, разного происхождения. За одно только утро я увидела половину жителей своего квартала. Это забавно. Продавщица цветов выглядит более спокойной, чем на работе. Я никогда еще не видела хозяина автомастерской в белой рубашке, а аптекаря — в яркой тенниске. В половине двенадцатого к нам даже зашел Ксавье:
