— Отлично, — сказал Нико, — значит, утром вы можете выехать, — и посмотрел мистеру Эпплтону в глаза.
Болтовня в столовой стихла.
— Что такое? — спросила Хлоя. — Почему все замолчали?
— Нико сказал, что мистер Эпплтон и Робби могут уехать завтра, — пояснил Алекс.
— Нет! — завопили ребятишки. — Почему?!
— Потому что мы так договаривались! — попробовал перекричать их Нико, но гвалт стоял оглушительный.
Улисс что-то кричал по-испански, и Робби усадил его к себе на колени. По лицу мальчика катились крупные слезинки.
— Мы договаривались с этими людьми, что они останутся здесь на один день.
Улисс продолжал всхлипывать, и остальные тоже принялись реветь. Они плакали от шока, гнева и бессилия, и этот плач разбивал наши сердца.
Я не мог понять, почему Нико оставался спокойным, по крайней мере внешне.
— Я тебя ненавижу! — кричала Хлоя. — И почему мы не выбрали президентом Джейка?! Он бы не возражал, чтобы они остались!
Нико посмотрел на меня, надеясь на поддержку. Я отвел взгляд. То же сделала Хлоя.
— Это абсолютно бессмысленно! — кричал Алекс. — Они должны остаться хотя бы до тех пор, пока мы не починим автобус, а мистеру Эпплтону не станет лучше.
В глубине души мне было приятно, что Алекс ополчился против Нико, своего кумира.
Тем более что Алекс был прав. Такое решение не имело смысла. Нико ведь сам согласился их впустить. Но почему ему хочется поскорее выгнать их отсюда?
— Таким было условие, — спокойно повторил он.
— Если ты заставишь их уйти, я уйду с ними! — закричал Брейден.
— Хватит, — сказал мистер Эпплтон, поднимая руки.
— И я тоже! Я тоже уйду! — заявила Сахалия. — Я лучше попробую выбраться отсюда, чем останусь с лузерами!
Дети заплакали еще громче. Их обидели не слова Сахалии, но испугало то, что эта новая семья тоже рушится.
— Успокойтесь все, — сказал мистер Эпплтон. — Тихо!
Дети постарались сдержать рыдания и поспешно вытерли слезы.
— Отлично, — сказал им Нико. — Теперь вы слушаете его, а не меня! — и бросился прочь из столовой.
Джози встала.
— Я хочу, чтобы вы все успокоились и сели, — обратилась она к младшим детям. — Я поговорю с Нико и попробую уладить эту проблему. Дин! — повернулась она ко мне.
— Да, конечно, я с тобой!
Я встал и двинулся вслед за ней.
— Я пойду с вами, — сказал Алекс. По его лицу текли слезы.
— Нет, — остановил я его. — Ты слишком взволнован. Ты не сможешь быть беспристрастным.
Он кивнул и опустил голову, уже не пытаясь быть беспристрастным.
— Тебе не кажется, что он просто боится потерять власть? — спросила меня Джози, пока мы искали Нико.
— Наверное. Не знаю. У меня нет объяснений его поведению, — ответил я. — Это так на него не похоже!
Нико не было на складе, не нашли мы его и в гостиной.
Джози зашла в Поезд:
— Я постучу к нему в дверь.
Через мгновение она позвала меня:
— Дин, иди сюда!
Я открыл дверь в отсек Нико. Джози стояла посредине и изумленно оглядывалась.
Здесь, как и у меня, висел гамак. Собственно, кроме гамака здесь ничего и не было. Если не считать рисунков.
Три стены были увешаны рисунками, прикрепленными к мягким стенам с помощью кнопок. Рисунки были выполнены на листках бумаги разных размеров, в том числе совсем маленьких. Оранжевая стена кабинки для переодевания магазина «Гринвей» была едва видна. Я был потрясен до глубины души.
Подумать только, у кого-то остались секреты от других!
Мы проводим вместе все время. Но этот парень, лидер нашей группы, прятал от нас свои рисунки. Как ему это удалось? Иногда я замечал, как он что-то пишет в своем блокноте. Мне казалось, он составляет какие-то списки или делает пометки для памяти.
Я стал всматриваться в рисунки. Одна стена была покрыта изображениями рук, множества рук, нарисованных углем, мягким карандашом или шариковой ручкой.
На другой стене рисунки были более разнообразными. Здесь висел портрет Генри и Каролины, читающих книгу. Я увидел себя, готовящего что-то у плиты. Судя по кислому выражению лица, еда у меня, видимо, пригорела. Там был рисунок автобуса, разбитого и припавшего на сдувшиеся передние колеса. Прекрасный портрет Джози, выполненный пастелью. Она будто светилась от радости, а ее кожа казалась шоколадной.
— Ты видела это? — спросил я, показывая на портрет пальцем.
Она кивнула.
— Он прекрасен! — восхитился я.
На одном из рисунков по небу расплывалось чернильное облако, другой изображал наш поминальный круг, тот самый, в который мы построились, когда Джози очнулась. Я увидел чудесный и очень живой портрет Луны, сделанный, по всей вероятности, совсем недавно, когда ее уже отмыли…
Джози стояла ко мне спиной и рассматривала изображения рук.
Я заметил, что это были разные руки. Руки разных людей. На каждом в правом нижнем углу аккуратным почерком Нико надписал имена: папа, бабушка, Тим, мистер Миччо. Я узнал маленькую ладошку Хлои и огромную лапищу Джейка.
Джози разглядывала рисунок, висевший в самом центре. По ее щекам текли слезы.
Я знал, кому принадлежали эти руки, мне не нужно было читать надпись. Ладони были раскрыты, будто звали кого-то. Они казались мягкими. Даже с помощью угля ему удалось передать их воздушность и розоватый оттенок. Пальцы были длинными, тонкими, сужающимися на концах. На среднем пальце виднелось обручальное кольцо. Это были руки мамы Нико.
Иногда, когда менее всего ожидаешь, осознание беды выбивает почву у тебя из-под ног.
Так случилось со мной, когда я все это увидел.
— Что вы тут делаете? — раздался голос Нико.
— О, Нико! — сказала Джози, оборачиваясь. — Твои рисунки прекрасны.
— И не предназначены для чужих взглядов, — ответил он и сделал рукой знак, чтобы мы вышли.
— Прости, — сказал я. — Просто мы тебя искали…
— Прошу вас, выйдите из моей комнаты! — повысил он голос.
Мы вышли в гостиную зону, он за нами.
— Кстати, спасибо, что сделали из меня всеобщего врага, — с сарказмом произнес он. — Я пытаюсь обеспечить вашу безопасность, а меня теперь все ненавидят…
На его скулах ходили желваки. Я видел сейчас Нико в самом худшем воплощении: упрямого, слепо следовавшего правилам, пытавшегося защитить себя с помощью сарказма.
— Мы просто хотели понять логику твоих действий, — сказал я.
