– Ну куда он задевался, этот гад? – проворчал ребенок, и тут
дверь открылась.
– Все нормально, госпожа Воротынцева, – полицейский протянул
Алисе ее паспорт и билеты, – вы можете лететь. Мы приносим вам свои извинения.
Счастливого пути.
– То есть как? – опешила Алиса. – Вы что, уже связались с
Бренером?! Так быстро?
– Нет. Мы не связывались с Бренером. Только что поступило
сообщение, что определитель скорости в машине дорожной полиции был неисправен.
Вас задержали по ошибке. Еще раз приносим вам свои извинения.
Не задавая больше вопросов, совершенно ошалевшие, Алиса и
Максим рванули прочь, промчались через зал отлета к стойке регистрации; у
которой уже не было никакой очереди, прошли пограничный контроль и отдышались
только в салоне лайнера, на своих законных местах.
* * *
Яхта стояла. В круглых иллюминаторах сверкало утреннее
солнце. Карла в каюте не было. Сквозь громкие крики чаек приглушенно звучали
голоса и смех, то ли с палубы, то ли из кают-компании. Натан Ефимович сел на
кровати и прислушался.
– Ну и вот, он говорит: мужик, а мужик, почем продаешь
собаку? А тот ему отвечает: десять кусков, блин, «зелеными». А этот спрашивает:
чего ж так круто, блин? А тот отвечает: это не собака, это крокодил, блин. Три
куска негру в Африке заплатил, блин, чтоб мне его поймали, два куска за
транспортировку, и пять – пластическая операция, блин.
– Эдик, откуда у вас взялась эта мода – повторять «блин»
через слово? спросил Карл. – Раньше просто матерились, а теперь еще и блины
пекут. Кстати, у старых уголовников «печь блины» обозначало «делать фальшивые
деньги».
– Ну это, в натуре, блин, вместо мата используется, – стал
важно объяснять Эдик, – вроде как ругнулся, но по-приличному.
– Карл, вы, я вижу, специалист по уголовному сленгу, –
произнес незнакомый мужской голос, высокий, глуховатый, без всякого акцента, –
откуда такие познания?
– От любопытства. У меня вообще в голове много всякого
мусора, – хохотнул Карл. – Ну, Эдик, давай еще.
– Значит, стоит «мере» «шестисотый» на светофоре, а рядом
«Запорожец», блин, серенький, облезлый. Ну и это, из «Запорожца» дед
выглядывает и говорит: мужик, а мужик, у тебя бумаги нет для факса? У меня,
блин, кончилась… монотонно забубнил охранник.
Бренер оделся, умылся, поднялся на палубу. Утро было ясным,
безветренным, очень холодным. Яхта одиноко стояла на якоре у какого-то
совершенно пустого, дикого каменистого пляжа. Ярко-голубое небо, редкие
пушистые облака. Холод продирал до костей. Натан Ефимович застегнул куртку,
поднял воротник, огляделся.
В нескольких метрах от кромки воды стоял белый сверкающий
вертолет. Рядом на камнях сидели и задумчиво курили два молодых амбала в
коротких дубленках. Над вертолетом кружили крикливые жирные чайки.
За пляжем начинались пологие розовато-бежевые холмы,
утыканные вдоль извилистого шоссе столбами электропередачи.
«Вот сейчас, если тихонько спрыгнуть на берег, прошмыгнуть
за вертолетом и бегом по шоссе, до ближайшего поселка, потом на рейсовый
автобус, а дальше, в плацкартном вагоне, прямо в Москву. – Бренер мечтательно
зажмурился, сладко, с хрустом, потянулся и тут же рассмеялся про себя. –
Господи, какой рейсовый автобус? Какой плацкартный вагон? Что за бред в голову
лезет? Мы ведь на Кипре. Просто пейзаж напоминает Крым. Кажется, будто там, за
холмами, Феодосия или Судак. Правда, ужасно похоже на пляж у поселка Солнечный.
Мы с Манечкой и с Сережей отдыхали под Феодосией в семидесятом году. Снимали
комнатку у бабки в поселке, ходили на такой же дикий пляж. Когда штормило,
гуляли по холмам, которые когда-то были горами. Древние горы, плавные,
округлые, облизанные за тысячелетия ветрами…»
Из кают-компании его заметили и окликнули:
– Доброе утро, профессор.
Стол был накрыт к завтраку. Карл курил, раскинувшись в
низком кресле, Инга, все такая же мрачная, пила кофе из большой толстобокой
кружки и на Бренера не взглянула. Охранник Эдик стоял навытяжку. За столом
сидел щуплый, неказистый, лет пятидесяти человечек в белых брюках и толстом
белом свитере. Несколько длинных черных прядей, протянутых от виска к виску,
прикрывали бледную лысину. Маленькие, глубоко посаженные черные глазки смотрели
тревожно и почему-то немного жалобно.
– Здравствуйте, Натан Ефимович. Заходите, присаживайтесь.
Меня зовут Геннадий Ильич, – он привстал с кресла и протянул профессору руку.
Бренер машинально ответил на рукопожатие. У Геннадия Ильича
была вялая влажная кисть, вкрадчивый, глуховатый голос.
– Здравствуйте. Очень приятно познакомиться. Вы, вероятно, и
есть заказчик?
– Он самый, – улыбнулся Геннадий Ильич. «Вот тебе и
постсоветский миллиардер, хозяин яхты, вертолета и прочего добра. Ничего
особенного. Довольно неприятный тип. Похож на пройдоху-снабженца или на
директора большого гастронома», – подумал Бренер, усаживаясь в кресло.
– Чай? Кофе? – любезно предложил Эдик.
– Блин, – тихо сказал профессор.
– Не-е, блинов-то нету, – Эдик тревожно захлопал глазами.
Карл весело рассмеялся.
– Я вижу, вы в полном порядке, Натан Ефимович, – заметил
хозяин яхты.
– Знаете, все время хочу удрать, – произнес Бренер
задумчиво, – прямо так и подмывает смыться потихоньку. Эдик, налейте мне,
пожалуйста, кофе, обратился он к охраннику, – и расскажите еще какой-нибудь
анекдот про «новых русских».
– Насчет сбежать – это смешно, но уже не так, как «блин», –
заметил хозяин яхты, – давайте сначала позавтракаем, а потом поговорим о делах.
– Если можно, давайте сразу о делах, – Бренер отхлебнул
кофе, – мне просто не терпится узнать, кто вы и зачем я вам понадобился.
Карл загасил сигарету, поднялся и, не сказав ни слова, вышел
на палубу. Инга продолжала сидеть, ни на кого не глядя и прихлебывая кофе.
– Ну что ж, давайте сразу, – кивнул Геннадий Ильич, – дела у
нас с вами такие. Отсюда вы направитесь в Швейцарию. В Берне состоится
несколько пресс-конференций, на которых вы подробно расскажете о своей работе.
– Подождите, как в Швейцарию? А Россия? Мне сказали, меня
повезут в Россию…
– Нет. Свое заявление вы сделаете в Берне. Вам и семье
вашего сына будет гарантирована полная безопасность в том случае, если вы
совершенно добровольно покаетесь перед мировой общественностью, расскажете о
варварском, бесчеловечном оружии массового уничтожения, которое угрожает
гибелью всей нашей планете. Вы скажете, что вас замучила совесть и вы решили
прекратить этот биологический кошмар.
