Алиса дрожащими руками открыла сумку, вытащила запечатанную
коробку французских духов «Клима», поставила на стол. Вчера мама сказала, что
денег Кира не возьмет, и передала для нее эти духи.
– Спасибо, спасибо, детка, – улыбнулась Ярославцева, – это
мои любимые.
Алиса присела на краешек стула, стала медленно снимать
сапоги, вытянула из сумки пакеты с тапочками, с халатом и ночной рубашкой.
Потом ей сделали анализ крови, и уже через час в маленькой операционной ее ждал
анестезиолог со шприцем в руках. Вошла Кира Александровна в марлевой маске, с
растопыренными пальцами в стерильных перчатках.
– Ну, давай, деточка. Что ты опять застыла? Нельзя к этому
относиться как к трагедии. Эй, Алиска, ты плачешь, что ли? Прекрати сейчас же!
Что за детский сад? Возьми себя в руки.
– Ну, мы долго рыдать-то будем? – подал голос анестезиолог.
– Давай, барышня, быстренько в кресло. Сопли и слезы убрать! Тоже мне
великомученица! Давай, у меня через двадцать минут плановая операция.
– Простите, – прошептала Алиса, едва шевеля губами, –
простите, я не могу… Я домой поеду. Не могу.
– Ну, здравствуйте! – Ярославцева всплеснула руками в
перчатках. – Это что за новости такие? Ну-ка давай, быстренько залезай в
кресло! Раз-два, и готово.
– Кира Александровна, простите, я не могу его убить. Он там
живой… Он ни в чем не виноват…
– О господи, – анестезиолог выразительно закатил глаза, – я
в последний раз спрашиваю, мы ложиться в кресло будем или нет?
– Нет.
– Если ты рассчитываешь, что я уйду на пенсию и буду сидеть
с твоим ребенком, то ты очень ошибаешься! – кричала вечером мама в телефонную
трубку. Где он, твой немец? Ты соображаешь, что творишь со своей жизнью? И не
только со своей, с моей тоже! Сначала встань на ноги, устройся на приличную
работу, замуж выйди! Ты хоть понимаешь, что значит быть матерью-одиночкой в
наше время?! На что ты собираешься жить? На жалкое пособие? Ты думаешь, я увижу
твою крошку и сердце мое дрогнет? Не жди этого! Мало мне проблем с твоим отцом,
так ты еще… по какому праву?.. Там только сгусток клеток… каждая женщина через
это проходит, каждая… и не надо раздувать проблему, делать из простейшей
хирургической операции трагедию. Почему ты молчишь?! Почему ты все время
молчишь?
– Не волнуйся, мамочка, – тихо сказала Алиса, дослушав до
конца, – я вовсе не надеюсь, что твое сердце дрогнет. Я обещаю, мой ребенок не
доставит тебе никаких хлопот.
Когда живот у Алисы заметно округлился, опять возник на ее
горизонте серый майор Харитонов.
– Вас можно поздравить, Алиса Юрьевна? Вы ждете ребенка?
– Вы удивительно наблюдательны, товарищ майор.
– Если не секрет, кто отец?
– Ну какие могут быть от вас секреты? Совершенно случайная
встреча с давним знакомым.
– А конкретней?
– Дорогой Валерий Павлович, – покачала головой Алиса, – мы с
вами люди современные, разумные, не первый день знакомы. Этот человек женат, у
него крепкая счастливая семья, дети. Я подошла к вопросу вполне прагматично.
Хочу родить себе здорового ребенка. Мне уже двадцать пять, возраст не девичий.
А что касается ваших подозрений – успокойтесь. Я бы ни за что не решилась
родить ребенка от Карла. Он слишком неуравновешенный, слишком сложный, ну и
вообще зачем мне эти проблемы?
Майор был удовлетворен ответом. Ее опять оставили в покое.
…В начале мая Юрию Владиславовичу вшили ампулу. Здоровье его
без спиртного быстро шло на поправку. Его все чаще приглашали в институт
Бурденко консультировать сложных больных. В июне он потихоньку начал покупать
детские вещи, достал по записи немецкую коляску, чешскую кроватку.
– Папа, это плохая примета, – говорила Алиса, – нельзя
ничего покупать заранее.
– Ты хочешь, чтобы я носился потом по всей Москве с
высунутым языком? Ведь ничего просто так не купишь. Магазины пустые… А вот,
смотри, это ботиночки для первых шагов, с твердой пяткой, одиннадцатый размер.
А это костюмчик теплый, тоже на годик. У нас одна медсестра обещала принести
финский зимний комбинезончик… Да, вот еще погремушки…
Август начался тридцатиградусной жарой и долгими частыми
грозами. В пятницу, третьего числа, провожали на пенсию операционную сестру
Наташу, с которой Юрий Владиславович проработал многие, годы.
После торжественной части отправились из актового зала в
ординаторскую, где был накрыт стол.
– Ну кто же тебя, Юра, пить-то заставляет? Посидишь
полчасика, лимонадом чокнемся, – уговаривали коллеги.
– Нет, ребята, я домой пойду, – упирался Юрий Владиславович.
– Моя Алиса должна родить со дня на день.
– Так ты позвони ей, предупреди. Если что, номер
ординаторской она знает. Возьмешь такси, через двадцать минут будешь дома.
– Если ты уйдешь, я обижусь. – Наташа никак не хотела его
отпускать.
Юрий Владиславович махнул рукой, согласился. Он редко бывал
в институте, скучал по работе, по коллегам, а тут – такое событие. Ну как же
можно обидеть Наташу, с которой он проработал столько лет?
– Папочка, ты только не забывай, тебе ни глотка нельзя, ни
капельки, сказала Алиса по телефону, – и не задерживайся слишком долго. Тетю
Наташу поцелуй за меня.
В маленькую ординаторскую набилась толпа народу. Врачи,
медсестры, санитары пили спирт, дорогой коньяк, который в изобилии дарили
благодарные больные. В веселой неразберихе кто-то плеснул шампанского Юрию
Владиславовичу в стакан. Он выпил залпом за Наташино здоровье и сначала ничего
не почувствовал, даже не отличил от лимонада.
А потом, смеясь над чьим-то соленым анекдотом, подхватил
чужую рюмку с коньяком, опрокинул в рот, быстро зажевал шоколадной конфетой с ликером.
В сутолоке кто-то споткнулся, и целая мензурка чистого медицинского спирта
вылилась Юрию Владиславовичу на рубашку. А потом он опять перепутал лимонад с
полусладким шампанским. Ему хотелось пить, во рту пересохло.
Через несколько минут ему стало нехорошо. Заныло сердце,
зашумело в ушах, бросило в жар, потом зазнобило. На лбу выступил холодный пот.
В ординаторской было сильно накурено, душно, шумно. Он подумал, что надо выйти
на свежий воздух, в тихий зеленый институтский сквер.
Собиралась гроза. Небо над сквером почернело. Юрий
Владиславович взглянул на часы, подумал, что Алиса волнуется и, не дай бог, у
нее начнутся схватки, а его не будет рядом. Надо успеть к метро до грозы. На
такси жалко денег. У них сейчас так плохо с деньгами, каждый рубль на счету. А
чувствует он себя вполне сносно, просто духота, воздух спертый. Лучше не
возвращаться в ординаторскую, бежать домой не прощаясь.
