– Ты? Жениться? – захохотал Цитрус. – Так что же тебе
помешало?
– У нее был больной отец, она не могла его бросить и уехать
со мной… А теперь отвяжись, чертов папарацци. Как у вас, русских, принято
говорить, это было давно и не правда. И вообще, с тобой, старый потаскун, я не
собираюсь обсуждать свою единственную чистую любовь.
Как всегда, нельзя было понять, шутит Карл или говорит
серьезно.
Они еще долго сидели в баре, и чем больше наливались пивом,
тем значительней расходились их взгляды на жизнь вообще и любовь в частности. В
итоге чуть не поссорились. Расстались довольно холодно.
На самом деле Цитрус даже испугался, когда с легкостью
согласился выполнить поручение Азамата – встретиться с Карлом и передать
предложение самого Подосинского. Сначала согласился, а потом испугался. Вдруг
бернский связной телефон, который дал ему Карл тогда, в Дублине, давно уже
недействителен? Вдруг Карла вообще нет в Швейцарии? Все-таки три года прошло.
Однако все получилось. Цитрус просьбу выполнил, Карла нашел,
поручение передал. А вот Азамат, сволочь такая, крутит теперь, не хочет платить
за опасную работу. Оказывается, Карл уже в Москве. Иначе каким образом он мог
попасть к Цитрусу домой? Все-таки был он здесь или нет? Почему так ясно стоит
сейчас перед глазами светлоусое лицо?
Опять в голове все спуталось. Однако из путаницы вдруг
проступило имя девушки, корреспондентки журнала «Плейбой». Вероника Суркова.
На нижней полке в книжном шкафу в стопке журналов он
разыскал номер «Плейбоя» за прошлый год. На последней странице были напечатаны
телефонные номера. Сейчас только пять вечера. Он должен кого-то застать в
редакции.
Звонить пришлось долго. Сначала болтал автоответчик, потом
было занято. Наконец послышался живой приятный женский голос:
– Приемная главного редактора…
– Добрый вечер. Вас беспокоит писатель Авангард Цитрус.
– Здравствуйте. Я вас слушаю.
– Сегодня ко мне приходила ваша корреспондентка Вероника
Суркова. Мне надо уточнить кое-что в тексте интервью. Скажите, как мне с ней
связаться?
– Простите, но у нас нет такой корреспондентки.
– То есть как? А кто же ко мне приходил?
– Как вы сказали? Вероника Суркова? Я попробую узнать,
возможно, она работает внештатно, по договору.
В трубке зазвучала приятная мелодия.
– Вы слушаете? – спросил мужской голос через несколько
минут.
– Да-да, я здесь. Здравствуйте, – радостно откликнулся
Цитрус.
– Заведующий отделом культуры Владимир Николаев. С кем имею
честь? Авангард Цитрус.
– Очень приятно. Чем обязан?
Цитрус еще раз повторил свой вопрос.
– Нет. У нас не работает корреспондентка Вероника Суркова и
никогда не печатался автор с таким именем. Так что вас кто-то ввел в
заблуждение.
Цитрус откашлялся, нервно хохотнул.
– Интересные дела… Что же мне теперь делать?
– Сочувствую, но ничем помочь не могу. Если вас это так
беспокоит, обратитесь в милицию.
– Спасибо за совет. Я подумаю об этом, – он смущенно
хохотнул. – Кстати, а вы не хотите и правда взять у меня интервью? Ну, хотя бы
в качестве компенсации за неприятности.
– Простите, это не входит в наши планы, – ответили ему
холодно и серьезно.
– А почему, можно узнать? Я все-таки достаточно известный
человек, и вы могли бы…
– Да, вы известный человек. Но наших читателей интересуют
люди несколько другого плана. Извините.
Москва, ноябрь 1986 года
Алиса открыла дверь и услышала громкий папин голос:
– Кто ты такой? Нет, скажи мне, кто ты такой?
Специалист-кинолог? Или человековед? Ты расист, самый настоящий! Ты делишь
людей на породы, как собак! Но и у собак нет лучших и худших пород. Между
прочим, дворняги бывают умней и благородней породистых, элитных! А потроха у
всех одинаковые! Это я тебе как врач говорю. Никакой голубой крови нет! Все это
мерзкая фашистская чушь!
Алиса сняла пальто и сапоги, сунула ноги в тапочки, вошла на
кухню. За столом сидел Карл. Год назад они окончательно расстались. Даже КГБ не
сомневалось в этом. Ее оставили в покое.
Папа расхаживал по крошечной кухне в рваных шерстяных
носках, в синих трениках с обвислыми коленками и старой тельняшке. Он был
красный, совершенно пьяный и в первый момент даже не заметил Алису, так завелся
от спора.
На столе стояла литровая бутылка «Посольской» водки, открытая
банка черной икры, тарелка с толсто нарезанной ветчиной, блюдце с окурками.
Карл никогда не приходил с пустыми руками. И сейчас принес всякие деликатесы из
валютой.
Он поднялся и шагнул к ней, обхватил, попытался закружить.
Она вырвалась из его рук.
– Что ты здесь делаешь?
– Может, ты хотя бы поцелуешь меня, майне либе? Это я, твой
Карлуша. Мы тут беседуем с Юрием.
У тебя очень хороший отец.
– Папа, ты сошел с ума… Карл, ему нельзя пить. Он вшитый,
понимаешь? Ему сейчас станет плохо, надо вызвать «Скорую»!
– Лисенок, не паникуй, – отец неуклюже присел перед ней на
корточки, словно она маленькая, и смотрел на нее снизу вверх красными жалобными
глазами, – ничего со мной не случится.
– Ты что?! Меня предупредил нарколог…
– Спокойно, доченька, ты, главное, не волнуйся.
– Что значит не волнуйся? Ты же врач, ты понимаешь, что с
тобой сейчас будет? – Она схватила со стола бутылку. Там осталось меньше
половины.
– Ну, не так много он выпил, – подал голос Карл, – если
считать на двоих да с хорошей закуской…
– Ему ни грамма нельзя.
– Можно, можно, – Юрий Владиславович энергично махнул рукой,
покачнулся, не удержал равновесия, свалился, опрокинул табуретку, несильно
стукнулся затылком о край холодильника.
Алиса кинулась к нему, попыталась поднять за плечи.
– Карл, вызови «Скорую»!
– Не надо никакой «Скорой». – Юрий Владиславович поднялся,
кряхтя и потирая затылок. – Лисенок, будь человеком, водочку не выливай,
поставь на место. Когда я еще такой водочки выпью? Слушай, Карлуша, ты мне не
ответил: кто ты такой, чтобы всех судить?
