Он улыбнулся, протянул руку, Карл ответил на рукопожатие и
спокойно уселся напротив. Инга, холодно сверкнув глазами, ушла в другой конец
зала. Остальные, поднявшись наконец на ноги, понуро побрели за ней.
– Я давно присматриваюсь к тебе, Карл, – тихо и задумчиво
произнес Бруно, когда они остались вдвоем, – ты хороший парень, умный, крепкий.
Мне нравится все, что ты говоришь. Ну, почти все. Но дело даже не в том, ч т о
ты говоришь, а в том, к а к. Тебя слушают, тебе верят. Это главное. Нам нужны
такие ребята, как ты.
– Кому это вам? – мрачно поинтересовался Карл.
– Немцам. Сильным, честным немцам, патриотам Германии, –
улыбнулся Бруно, – представь, такие еще остались.
– Где это, интересно?
– А ты подумай. Ты же умный, вот и подумай.
– Вы из полиции?
– Почти угадал.
Хозяин принес две чашки кофе и тут же удалился.
– Штази? – еле слышно спросил Карл.
– Молодец, – кивнул Бруно, – я не сомневаюсь, мы не просто
договоримся с тобой, Карл. Мы подружимся.
– А конкретней можно? – Карл сидел, насупившись и старался
не смотреть Бруно в глаза. – Если вы хотите, чтобы я…
– Нет, – Бруно весело рассмеялся, – тебя никто не собирается
вербовать в стукачи. Это не твое призвание. Мы практикуем индивидуальный подход
к людям, особенно к молодежи. Сотрудничество у нас будет долгим и серьезным.
Твой дедушка Фриц когда-то служил в абвере, но в конце войны стал работать на
русских. На самом деле он был не двойным, а тройным агентом. Внутри абвера
существовала тайная структура, связанная с теми силами в СС, которые еще в
сорок втором поняли, что интересы фюрера и интересы великой немецкой нации
необязательно совпадают. Вожди приходят и уходят, нация остается. У нас будет
еще много времени и много разговоров, но важно, чтобы ты понял главное. Ты
станешь продолжать то, что делал твой дедушка Фриц. Я даже не спрашиваю,
согласен ли ты. Вижу по глазам, что согласен.
Глава 9
Пустыня Негев (Израиль), январь 1998 года
Натан Ефимович Бренер чувствовал себя настолько скверно, что
даже глаза не хотел открывать. Он не ожидал увидеть ничего хорошего. Во рту
пересохло, ломило все мышцы и кости. Он понял, что лежит в неестественной,
неудобной позе, на чем-то жестком.
Пахло свалявшимся войлоком, горячей пылью и верблюжьей
мочой. Где-то совсем близко блеяли овцы. Бренер облизал пересохшие губы и очень
медленно открыл глаза. Взгляд его уперся в брезентовый рваный потолок. Сквозь
мелкие прорехи в ткани сочился ярко-розовый свет. Похоже, закат. Солнце садится
около четырех. Значит, прошло не меньше суток? И все это время он был без
сознания?
Бренер попытался повернуть голову. Каждое движение причиняло
ноющую боль. Он сумел разглядеть стены, если можно назвать стенами куски
фанеры, кое-как скрепленные проволокой. На полу были навалены полосатые грязные
циновки.
«Бедуины, – подумал Бренер, – как же я попал к ним?»
Превозмогая боль, он попробовал сесть и обнаружил, что руки
у него связаны. Вот почему так ноет тело. Он вспомнил убитого охранника и
существо с рифленым хоботом, которое принял за инопланетянина.
– Попить бы кто принес, – громко проговорил профессор
по-русски, не надеясь, что кто-нибудь его услышит и поймет.
Но услышали и поняли. Через минуту в палатку, пригнувшись,
вошла женщина в длинной бедуинской одежде. Лицо ее было почти полностью закрыто
черным платком. В руке она держала бутылку минеральной воды, на которую сверху
был надет пластиковый стакан.
– Как вы себя чувствуете, профессор? – спросила она
по-английски с сильным немецким акцентом.
– Прекрасно, – усмехнулся Бренер, – развяжите мне руки,
иначе их скоро придется ампутировать.
– Очень сожалею, – ответила женщина, – но я не имею права
вас развязывать.
Она поднесла к его губам полный пластиковый стакан. Бренер
жадно, залпом выпил всю воду, судорожно сглотнул и попросил еще. Женщина опять
наполнила стакан. Он заметил, что глаза у нее светло-голубые, руки белые,
ухоженные, с аккуратным маникюром.
– Что за маскарад, фрейлейн, и почему вы не имеете права
меня развязать, мать вашу?
Вопрос он задал по-немецки, но последние слова произнес
по-русски, добавив еще пару смачных матерных выражений.
– Вы хотите что-нибудь поесть? – спокойно осведомилась она,
тоже переходя на немецкий.
– Черной икры, французских трюфелей, запеченных в сливках, в
горшочке, а также авокадо с креветками. И не забудьте персиковое мороженое на
десерт. Но перед этим я бы хотел принять душ. И еще – мне надо в туалет.
Женщина молча кивнула, помогла ему подняться, придерживая за
локоть, вывела из палатки. Вокруг была пустыня Негев. Даже ярко-розовые лучи
заходящего солнца не красили мертвый ландшафт. Серый, с бурым отливом песок,
спрессованный в бесформенные глыбы. Несколько бедуинских палаток. Безобразные
помоечные шалаши, наспех собранные из фанерных ящиков, обтянутых драным
брезентом. Пара верблюдов с ковровыми седлами, десяток овец вдалеке, на холме.
Полная низенькая женщина в черной хламиде, с закрытым лицом, развешивала
какое-то тряпье на веревке, натянутой между косыми столбами. У одной из палаток
пятеро мужчин в бедуинских одеждах сидели в непринужденных позах, курили и о
чем-то негромко, лениво переговаривались по-арабски. Приглядевшись, профессор
заметил, что все пятеро вооружены.
Натан Ефимович еле держался на ногах. Голова кружилась, во
рту был мерзкий металлический привкус. Он чувствовал тошнотворную, дрожащую
слабость во всем теле. Они отошли довольно далеко от лагеря, за невысокий холм.
– Что вы мне кололи? – спросил он.
– Барбамил.
– О господи… Сколько?
– Вам было сделано четыре инъекции по десять миллиграмм
пятипроцентного раствора. Вы проспали сутки. У вас был нормальный пульс. Не
волнуйтесь, профессор, у меня среднее медицинское образование. Я держала вас
под контролем.
– Ах ты засранка, – пробормотал Бренер по-русски, – сопля
голубоглазая! Под контролем она меня держала! Образование у нее! Может, вы
все-таки развяжете мне руки? Или сами будете расстегивать мне штаны, а,
фрейлейн? – спросил он по-немецки.
Она молча развязала веревку и откуда-то из складок своего
бедуинского тряпья извлекла пистолет.
– Фрейлейн, вы идиотка, – тихо сказал профессор, глядя в
ясные, молодые, очень красивые и совершенно ледяные глаза, – ну как я могу
убежать? Здесь пустыня.
