– Отпусти ребенка, Харитонов, – произнес Карл, – я бросил
пистолет. Отпусти ребенка.
– У тебя наверняка есть второй, – хрипло ответил Харитонов.
– Нет.
– Раздевайся! – Валерий Павлович не кричал, а шипел, как
вода на раскаленной сковородке.
– А почему ты так уверен, что я готов делать то, что ты
скажешь? Я сейчас просто уйду, и ты останешься ни с чем. Предположим, ты
выстрелишь. Но это меня не остановит. Тебя арестуют, Харитонов, – Карл говорил
очень медленно и спокойно, акцент звучал сильней, чем обычно.
– Он здорово нервничает, – заметила Терехова, – он, конечно,
не уйдет.
– Ты никуда не уйдешь, Майнхофф, – прохрипел Харитонов, – ты
ведь не хочешь, чтобы я прострелил голову твоему единственному сыну?
– С чего ты взял, что это мой сын?
– Ну хватит валять дурака, Майнхофф. Я знаю все твои штучки.
Ты сейчас начнешь изображать, будто тебе дела нет до мальчишки. У меня имеется
даже документальное подтверждение твоего отцовства, Карл.
– Иди к черту, Харитонов, какое подтверждение?
– Результаты специальных анализов, задокументированные и
заверенные несколькими судебными медиками. Самая высокая степень вероятности.
Плюс сроки и внешнее сходство.
– Покажи, – тихо сказал Карл.
– Ну ты что, совсем меня за идиота держишь, Майнхофф? –
усмехнулся Харитонов. – Так я и полезу сейчас в карман пиджака.
– Полезешь. Иначе я уйду. И можешь делать с ними что угодно.
Я вовсе не уверен, что это мой сын.
– Прекрати надо мной издеваться! – взревел Харитонов. –
Раздевайся! Я должен видеть, что у тебя больше нет оружия! Ну! Я прострелю ему
башку! Раздевайся!
И тут послышался какой-то приглушенный быстрый шум, что-то
мягко стукнуло, и коротко, сухо треснул выстрел.
* * *
Алиса издала страшный, сдавленный крик, ничего не видя
вокруг, кинулась к Максиму. Лицо его было в крови, глаза закрыты. Она не
заметила, как Харитонов медленно сползает на пол. Она припала ухом к груди
ребенка и ничего не слышала, кроме страшного стука собственного сердца.
Карл шагнул к ним, присел на корточки, взял руку мальчика,
стал щупать пульс.
– Уйди, – хрипло прошептала Алиса, – уйди…
– Нашатырь есть у тебя в доме? – спокойно спросил Карл.
– Вызови «Скорую», пожалуйста… – Она не могла плакать. Она
смотрела на кровь, которая была на лице Максимки и на ее руках, и не могла
плакать.
– Где у тебя лекарства? Ты слышишь меня, Алиса? Обморок у
ребенка, нужен нашатырь!
– Ты выстрелил… ты… – Внезапно она вскочила, схватила
пистолет Харитонова, который валялся на полу у кровати, и направила дуло в
Карла.
– Совсем с ума сошла? Ты мать или кто? У тебя ребенок в
обмороке. Ну, соображай быстрее! Надо приводить его в чувство, это же вредно,
столько времени без сознания! Где аптечка у тебя? В ванной? На кухне?
И тут послышался слабый тихий стон:
– Мама…
Алиса выронила пистолет и кинулась к кровати. Максимка
приоткрыл глаза.
– Мамочка, я весь мокрый… Что это липкое? Пойдем в ванную,
мне надо вымыться, – Максимка попытался приподняться, но не смог, упал на
подушку и выдохнул еле слышно:
– Мамочка, кружится голова, мне ужасно плохо.
Карл, ни слова не говоря, подошел и осторожно взял его на
руки, понес в ванную.
– Вы кто? – спросил Максим, обнимая его за шею.
Карл ничего не ответил.
* * *
– Как же он умудрился кончить Харитонова? – Азамат загасил
сигарету и тут же закурил следующую.
– Знаете, господа-товарищи, от этих ваших радиоспектаклей
свихнуться недолго, – проворчала Терехова и тоже закурила.
Все, кто находился в комнате, уставились на нее, словно
видели впервые. Елена Петровна была яростной противницей курения.
– Надо было доводить мальчика до обморока, – продолжала она,
закашлявшись от первой затяжки, – а теперь там труп в детской комнате.
Безобразие.
– Именно потому, что ребенок потерял сознание, Карл получил
возможность выстрелить. Я с самого начала подозревал, что у него есть второй
пистолет, задумчиво произнес Геннадий Ильич.
– Какие будут дальнейшие указания? – спросил «наружник» по
радиосвязи.
– Пока никаких, – ответил Подосинский, – наблюдайте за
домом.
– Гена, ты что? – удивился Мирзоев. – Надо брать его. Теперь
ведь можно.
– Ну дай ты людям отношения выяснить, – поморщился Геннадий
Ильич.
Терехова загасила сигарету и резко поднялась.
– Я могу идти? – спросила она.
– Вы мне нужны, Елена Петровна, – сказал Подосинский, –
останьтесь, пожалуйста.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы вы слышали, как они будут выяснять
отношения.
– И так все ясно, – ответила Терехова довольно резко, но на
место все-таки села.
– Что именно вам ясно?
– Ладно, Геннадий Ильич, – она махнула рукой, – решили
слушать, так уж давайте помолчим.
* * *
– Мам, ты можешь мне объяснить, кто он такой и откуда
взялся? – спросил Максимка.
Алиса быстро обмыла его теплым душем, завернула в махровую
простыню. Его била сильная дрожь. Карл ушел на кухню, сидел там и курил.
– Потом, малыш. Сначала ты выпьешь чаю, успокоишься, а потом
мы поговорим. Хорошо?
– Я уже успокоился.
– Ну конечно, у тебя зуб на зуб не попадает, – Алиса
вытащила его из ванны, – держись за шею, я тебя отнесу.
– Мам, ты что, я же тяжелый!
– Ну-ка, давай я его возьму. – Карл открыл дверь, отстранил
Алису, понес Максима в ее комнату.
Алиса сняла покрывало со своей кровати, откинула одеяло.
Карл уложил Максима, накрыл, быстрым неловким движением погладил по
взъерошенным влажным волосам и сел рядом.
– Сейчас сюда приедет милиция, – сказала Алиса, – прямо
сейчас. С минуты на минуту.
– Когда ты успела? – тихо спросил Карл.
