Мне становится стыдно за то, что сделали моя мать и Цирцея. Мне хочется рассказать Евгении о Цирцее, но я не могу заставить себя сделать это.
— Но я думала, что существа Зимних земель исчезли, — вместо того говорю я.
— Они где-то здесь, не обманывай себя. И ими руководит чудовищный бесстрашный воин… бывший член братства Ракшана.
— Амар!.. — выдыхаю я.
— Его сила велика. Но и твоя тоже.
Она обхватывает мой подбородок холодной ладонью. На горизонте чернильное небо снова начинает пульсировать странным прекрасным светом.
— Ты должна быть осторожной, Джемма. Если Орден так или иначе подвергся разложению, они могут обратить твою же силу против тебя.
Мощный разряд электричества рвет небо, на несколько мгновений оставляя светлые шрамы в моих глазах.
— Как это?
— Они могут заставить тебя видеть то, что им хочется. Ты как будто сойдешь с ума. Ты должна постоянно быть настороже. Не доверяй никому. Будь бдительна. Потому что, если ты падешь, мы заблудимся навеки.
Сердце колотится с бешеной силой.
— Но что я должна делать?
Свет вновь пульсирует, и я вижу железную решимость во взгляде Евгении.
— Без кинжала они не могут привязать мою силу к дереву. Ты должна найти его и принести мне, сюда, в Зимние земли.
— И что вы с ним сделаете?
— То, что должна: все исправлю и восстановлю мир, — отвечает Евгения и берет меня за руку.
И внезапно мы оказываемся на берегу какого-то озера, над которым повис туман. Туман тает. Появляется паром, везущий трех женщин. Старая женщина с морщинистым лицом толкает суденышко по безмятежной воде, орудуя длинным шестом. Другая женщина, молодая и прекрасная, поднимает вверх фонарь, чтобы осветить путь. Третья стоит, держа в руках рог изобилия. Они проплывают мимо, не замечая нас.
— Эти женщины… они похожи на тех, что изображены на камнях, охраняющих тайную дверь. Кто они такие?
— У них множество имен: мойры, парки, богини судьбы, норны… Но нам они всегда были известны как Тройка. Когда умирает жрица, она уходит в туман времени, и там у переправы ее встречает Тройка, и ей даруется возможность высказать последнюю просьбу и сделать выбор.
— Выбор… — повторяю я, ничего не понимая.
— Она может решить отправиться на их барже в особый мир красоты и славы. И когда она добирается туда, ее изображение появляется на камнях бессмертных как некий завет.
— Так, значит, все женщины, что высечены там на камнях…
Евгения улыбается, и это похоже на солнце, светящее только для меня.
— Они были жрицами, как ты и я.
— Вы сказали, у них был выбор. Но почему они не предпочли что-нибудь вроде сфер, какое-то другое место?
— Они могли ощущать, что нечто очень важное еще не завершено. В таком случае жрица может вернуться в эту жизнь, чтобы закончить начатое, но тогда она отказывается от славы.
Старуха уводит паром в дальний конец озера. Снова поднимается туман и скрывает женщин. Евгения провожает их взглядом, пока они не исчезают окончательно.
— Мне бы хотелось освободиться, занять наконец свое место в тех краях и на камнях, которые воспевают нашу историю.
Она гладит меня по щеке — нежно, как мать.
— Ты принесешь мне кинжал?
Нас окутывает туманом.
— Да, — отвечаю я, и в то же мгновение мы снова оказываемся перед Деревом Всех Душ.
Я смотрю на его величественное великолепие: три толстые сильные ветви, тысячи ветвей потоньше, переплетающихся во все стороны, едва заметные вены под корой… Мои подруги все еще стоят перед ним, прижимая ладони к стволу, и на их лицах написано благоговение. Они как будто вслушиваются в голоса, не слышные мне, и я ощущаю себя отдаленной от них, одинокой.
— Что это с моими подругами? — спрашиваю я.
— Это магия дерева, — отвечает Евгения. — Оно показывает им тайны их собственных сердец. Мне пора, Джемма.
— Нет, пожалуйста! Мне нужно знать…
— Ты не должна возвращаться сюда, пока не отыщешь кинжал. Только тогда нам ничто не будет грозить.
— Не уходи! — кричу я.
Я пытаюсь удержать ее, но Евгения невещественна, как воздух. Она растворяется в дереве. Дерево впитывает ее. Дерево пульсирует; его вены быстрее гонят кровь.
— Ты хотела бы видеть? — спрашивает дерево приглушенным шепотом.
Мои подруги заглянули в то удивительное, что скрыто в них, а я уже устала от того, что вечно остаюсь в стороне.
— Да, — с некоторым вызовом отвечаю я. — Хотела бы.
— Так загляни, — чуть слышно гудит дерево.
Я прижимаю ладони к грубой коре — и теряюсь в образах.
Картины танцуют вокруг меня, как стеклышки калейдоскопа. В одном из кусочков сидит Мэй, пируя за роскошным столом. Как только она приканчивает какое-то блюдо, на его месте тут же возникает другое. Возле стола сидят тощие собаки, они дышат, высунув языки, их глаза полны надежды. Собаки дерутся за каждый упавший кусок, они рвут друг друга зубами, они все покрыты кровью, но Мэй не обращает на них внимания. Она больше никогда не будет голодать.
В другом отражении я вижу Бесси в чудесном платье, сооруженном исключительно из золота и драгоценностей, на ее плечах лежит горностаевая мантия. Она идет мимо длинных рядов нищих, грязных женщин, ткущих ткани на той самой фабрике, где она лишилась жизни, и наконец подходит к владельцу, жирному мужчине с сигарой во рту. Бесси сильно бьет его по лицу, снова и снова, пока он не валится к ее ногам, не отличаясь от животного.
Энн купается в огнях рампы. Она кланяется публике, наслаждаясь громовыми аплодисментами.
Вэнди хлопочет в маленьком домике с розовым садом. Она поливает покрытые бутонами кусты, и те распускают волшебные алые и розовые цветки.
Мерси едет в карете с каким-то мужчиной.
Я вижу Фелисити, танцующую с Пиппой в замке, и обе смеются над шутками, понятными только им, а потом я вижу Пиппу, восседающую на троне, ее глаза пылают.
Пиппа, стоящая рядом со мной, широко улыбается.
— Да, — говорит она кому-то, кого я не вижу. — Избрана, избрана…
— Присмотрись получше, — шепчет дерево, и мои ресницы вздрагивают.
Все, что я прятала глубоко в себе, высвобождается.
Я распахиваю двойную дверь — и возвращаюсь в Индию. Должно быть, летняя жара еще не наступила, потому что отец и матушка пьют чай на террасе. Отец вслух читает «Панч», и мама смеется. Том носится вокруг них как сумасшедший, держа в руках двух деревянных рыцарей, сцепившихся в схватке, и непослушная прядь волос, как всегда, падает ему на глаза. Сарита бранит его за то, что он чуть не переворачивает старый отцовский кофейник. И я тоже здесь. Здесь, под бесконечным синим небом, на котором не видно ни облачка. Отец с матерью улыбаются, глядя на меня, и я ощущаю себя единой с ними; я не отделена, не одинока. Я любима.
