— Нехорошо это, сэр.
Мистер Миллер подносит руку к уху и хмурится.
— Что ты говоришь?
— Нам тут кое-что рассказали. Неладно с этим местом.
— Все будет ладно, когда ты положишь денежки в карман! — кричит мистер Миллер.
— Да ведь Тэмбли-то пропал! И Джонни отошел вчера вечером и так и не вернулся, — громко говорит другой рабочий, он скорее напуган, чем рассержен. — Они просто встали и ушли, не говоря ни слова, и неужели вам не кажется, что это уж очень странно?
— Похоже, эта болтовня их перепугала. И скатертью дорога! Трусы! Если меня спросите, так нам надо очистить лес от этих грязных цыган. Я бы не удивился, если бы все это было их рук делом. Являются в нашу страну и пытаются отбить работу у честных англичан! Неужто мы позволим им тут все проклинать и колдовать и даже не станем бороться?
— Ваши мужчины пьяницы. Вот и все проклятие.
По склону холма спускается Итал, за ним идут с десяток цыган, и среди них — Картик. Сердце у меня бьется быстрее. Цыгане превосходят числом рабочих мистера Миллера.
Мастер бежит навстречу цыганам. Он наносит Италу удар, но тот уклоняется, как опытный боксер. Мужчины сцепляются в драке, а зрители с обеих сторон их подстрекают. Итал сильно бьет мистера Миллера в челюсть. Тот падает на землю. Картик протягивает руку к кинжалу, спрятанному в башмаке.
— Эй вы, там! Прекратите безобразие! — пронзительно кричит Бригид.
Школа опустела, ученицы выбежали посмотреть на схватку мужчин. А она продолжается.
— Почему это у вас никто не пропал? — кричит рабочий.
— Это не доказательство! — отвечает Итал, взмахивая кулаком.
— Для меня — доказательство! — ревет другой рабочий.
Он прыгает на спину Итала, вцепляется в его рубашку, как дикий зверь. Картик пытается его оттащить. Мужчина разворачивается и стремительно бросается на него, ноги у Картика подгибаются, он теряет равновесие. И вот уже вся лужайка превращается в безумный хаос.
— Разве это не возбуждает? — говорит Фелисити, ее глаза полыхают огнем.
Появляется миссис Найтуинг. Она шагает через лужайку, как сама королева Виктория, проводящая смотр своей гвардии.
— Это никуда не годится, мистер Миллер! Они должны немедленно прекратить!
На открытое место, пошатываясь, выходит мать Елена. Она призывает цыган остановиться. Она слаба, ей приходится прислониться к дереву.
— Это же то самое место! Оно забрало мою Каролину! Позовите Евгению… попросите ее остановить их…
Суматоха прекращается. Вперед выходит Картик. На нижней губе — свежая царапина.
— Если мы объединим наши силы, у нас будет больше шансов поймать того, кто устраивает тут неприятности. Мы могли бы стоять на страже, пока вы спите…
— Позволить таким, как вы, стоять на страже? Мы, пожалуй, проснемся с пустыми карманами, а может, и с перерезанными горлами! — кричит кто-то из рабочих.
Снова все оглушительно вопят, звучат угрозы, вот-вот готова разразиться новая драка.
Миссис Найтуинг решительно подходит к скандалистам.
— Джентльмены! К предложению стоит прислушаться. Цыгане будут стоять на страже по вечерам, чтобы вы смогли нормально отдохнуть.
— Не хочу я, чтоб они сторожили нас! — говорит мистер Миллер.
— Но мы все равно сторожить будем, — возражает Итал. — Ради собственной безопасности.
— Ну что за безобразие! — неодобрительно произносит миссис Найтуинг. — Девушки! Вы что, так и будете стоять тут, разинув рты, как гуси? Немедленно всем вернуться в школу!
Я прохожу мимо Картика, старательно глядя на других девушек. «Только не смотри на него, Джемма. Он не ответил на твой зов. Просто иди».
Я умудряюсь добраться до входа в школу и лишь тогда позволяю себе оглянуться — и вижу, что Картик провожает меня взглядом.
— Письма! Письма! — возвещает Бригид, входя с еженедельной порцией почты, которую она только что доставила из деревни.
Занятия тут же забыты, мы все толпимся вокруг нее, протягивая руки в желании получить весточку из дома. Самые младшие пищат и хлюпают носами над материнскими посланиями, они так тоскуют по дому… Но мы, старшие, горим желанием узнать новые сплетни.
— Ага! — восклицает Фелисити, взмахивая каким-то приглашением. — Вот это новость!
— «Вас сердечно приглашают на турецкий бал в честь мисс Фелисити Уортингтон, в доме лорда и леди Маркхэм, в восемь вечера», — читаю я вслух. — Ох, Фелисити, как это замечательно!
Она прижимает приглашение к груди.
— Я уже почти чувствую вкус свободы! А ты что получила, Джемма?
Я смотрю на обратный адрес.
— Это письмо от бабушки, — говорю я и засовываю конверт в книгу.
Фелисити вскидывает брови.
— А почему ты его не открываешь?
— Открою, — отвечаю я. — Попозже.
Письма получили все, кроме Энн. Каждый раз, когда доставляют почту, для нее истинное горе оставаться ни с чем; ни единая душа не трудится написать ей и сказать, что по ней скучают.
Бригид держит еще один конверт; она подносит его поближе к свету и хмурится.
— Ох, этот человек, похоже, свихнулся. Это вообще не к нам… Мисс Нэн Уошбрэд. Нет здесь никакой Нэн Уошбрэд.
Энн чуть ли не прыгает к конверту.
— Можно посмотреть?
Бригид отводит руку.
— Нет-нет. Это уж пусть миссис Найтуинг решает, что с ним делать.
Мы беспомощно смотрим, как Бригид кладет письмо мисс Тримбл в стопку корреспонденции для нашей директрисы и аккуратно прячет все в карман фартука.
— Энн, а как Бригид передает письма Найтуинг? — спрашиваю я.
— Кладет на стол в ее кабинете, — отвечает Энн, судорожно сглатывая. — Наверху.
Обстоятельства вынуждают нас ждать до вечерней молитвы, и только тогда мы можем попытаться добыть письмо. Пока остальные девушки собирают шали и молитвенники, мы ускользаем и пробираемся в кабинет миссис Найтуинг. Это старая чопорная комната, как раз под стать темным платьям директрисы, давно вышедшим из моды.
— Давайте-ка побыстрее.
Мы открываем ящики письменного стола в поисках письма. Я заглядываю в маленький шкаф. Полки уставлены рядами книг: мисс Мейбл Коллинз, миссис Форрестер… «Честь Тикси», «Истинная любовь», «Преступление слепой Элси», «Награда за ожидание»…
— Вы просто не поверите, что я тут нашла, — говорю я, хихикая. — Любовные романы! Можете такое вообразить?
— Джемма, ну что ты в самом деле! — сердится Фелисити, стоящая у двери на страже. — У нас есть дело и поважнее.
Смутившись, я собираюсь закрыть шкаф, но тут замечаю какое-то письмо; на нем стоит почтовый штамп 1893 года. Оно слишком старое, чтобы быть тем, которое нам нужно. Однако почерк кажется мне странно знакомым. Я переворачиваю конверт — и вижу сломанную восковую печать с изображением глаза и полумесяца, а потом достаю листок из конверта. Никаких приветствий в начале письма нет.
