— Как именно?
Взгляд Филона загадочен, непроницаем.
— Я требую какого-нибудь акта доброй воли. Ты говорила, что можешь даровать магию другим. Отлично. Я согласен. Дай мне сколько-то магии, чтобы я мог сам ею распоряжаться.
Да, я действительно так говорила, но сейчас я совсем не уверена, что мне стоит выполнять его желание.
— А что ты будешь с ней делать? — спрашиваю я.
Филон одаряет меня холодным взглядом.
— Я ведь не спрашиваю, что ты делаешь с ней.
Поскольку я продолжаю стоять, не шевелясь, Креостус скрещивает руки на груди и презрительно фыркает.
— Она сомневается. Какие еще доказательства тебе нужны?
— Но такая магия не продержится долго, — продолжаю я морочить голову Филону. — Какая тебе в ней польза?
— Такая, что ты наложила на нее чары! — злится Креостус.
— Нет! Я ею не управляю!
— Вот и увидим.
Глаза Филона становятся стеклянными.
— Даруешь ее нам? Или это объявление войны?
Лесной народ ждет ответа. Я не уверена, что двигаюсь в правильном направлении, но что еще мне остается? Если я не дам им немножко магии, начнется война. Если дам — невозможно предсказать, как именно они могут использовать силу.
Но никто не сможет меня обвинить в том, что я даровала им слишком много.
Я на несколько мгновений сжимаю пальцы Филона, а когда отвожу руки, существо снова смотрит на меня весьма холодно.
— И что же, это все, жрица?
— Я же тебе говорила, я ею не распоряжаюсь.
Филон жмет мне руку, но при этом шепчет на ухо:
— Это твоя первая серьезная ложь. Не стоит лгать во второй раз.
Когда я ухожу, Неела кричит вслед мне:
— Вам, ведьмам, нельзя доверять! Только мы недолго еще будем жить в вашей тени!
Горгона везет меня обратно, в сад. Я пристроилась рядом с ее шеей и вслушиваюсь в мягкий плеск воды, обтекающей огромные бока корабля. Горгона не произнесла ни слова с тех пор, как мы покинули лес.
— Горгона, а что это такое говорил Креостус о прежних днях?
— Ничего. Креостус знал меня как воина.
— Но почему ты решила остаться здесь, в этой тюрьме?
Голос горгоны становится глуше.
— У меня были причины.
Мне знаком этот тон. Он означает, что разговор зашел в тупик. Но я не в том настроении, чтобы отступать. Я хочу знать больше.
— Но ты могла быть свободной…
— Нет, — с горечью отвечает горгона. — Я никогда не буду по-настоящему свободной. Я этого не заслужила.
— Разумеется, заслужила!
Змеи скучиваются над ее лицом, и мне совсем не видны ее глаза.
— Я делала многое, высокая госпожа, и не всегда мои поступки были благородными.
Змея тянется ко мне. Тонкий розовый язычок касается кожи. Я инстинктивно отдергиваю руку, но опасный поцелуй продолжается.
— Надо говорить не о прошлом, а о будущем сфер.
Я вздыхаю.
— Но здешние племена даже между собой не могут договориться. Как же им создать союз, если они постоянно ссорятся?
— Верно, они всегда дрались. Но они все же могут объединиться ради общей цели. И разногласия не должны быть тому помехой. Различия могут лишь увеличить силу.
— Не понимаю, как именно. Когда я их всех слушаю, у меня голова болит.
Я раскидываю руки, ощущая, как брызги речной воды падают на лицо, прохладные и нежные.
— Ох, ну почему всегда не может быть вот так спокойно, как сейчас?
Горгона посматривает на меня искоса. Ее губы сжимаются.
— Мир и покой не случайны. Они — живой огонь, который необходимо постоянно поддерживать. За ним требуется следить весьма бдительно, иначе он угаснет.
— Но почему эта сила досталась именно мне, горгона? Я с собой-то едва справляюсь! Временами я себя так прекрасно чувствую, что готова танцевать от счастья, а потом вдруг, совершенно внезапно, мысли становятся мрачными, растерянными, пугающими…
— Вопрос не в «почему», высокая госпожа. Вопрос тут другой: что? Что ты будешь делать с этой силой?
Мы подплываем к узкому месту на реке, с обеих сторон окруженному поросшими мхом камнями. Вода переливается от радужных чешуек. Компания водяных нимф поднимается на поверхность. Это весьма экзотические существа, вроде русалок, с лысыми головами, перепончатыми пальцами и глазами, в которых отражаются океанские глубины. Их пение столь чудесно, что может заворожить любого смертного, но, если они заманят вас в ловушку, они сдерут с вас кожу.
Мы однажды столкнулись с этими леди — и едва сумели остаться в живых; я не намерена вновь попадаться на ту же удочку.
— Горгона, — предостерегающе произношу я, направляясь к сетям, что висят на бортах корабля.
— Да, я их вижу, — отвечает горгона.
Но нимфы не пытаются приблизиться к нам. Они снова ныряют в глубину, и я вижу их изогнутые серебристые спины, когда они удаляются.
— Это странно, — бормочу я, провожая их взглядом.
— В последние дни все странно, высокая госпожа, — говорит горгона своим обычным загадочным тоном.
Я снова пристраиваюсь у ее шеи. Мы уже близко к Пограничным землям. Здесь воздух более мглистый, а небо вдали — свинцового цвета.
— Горгона, что тебе известно о Зимних землях?
— Очень мало, и в то же время слишком много.
— Ты знаешь что-нибудь о том, что называют Деревом Всех Душ?
Горгона вздрагивает, змеи шипят от неожиданного движения.
— Где ты слышала это название? — спрашивает она.
— Так ты о нем знаешь! Я тоже хочу знать. Расскажи мне! — требую я, но горгона застывает как камень. — Горгона, на тебя ведь когда-то наложили чары, ты обязана говорить правду членам Ордена!
Губы горгоны кривятся.
— Только что ты напомнила мне о свободе.
— Ну пожалуйста!
Горгона глубоко вдыхает, потом медленно выпускает воздух.
— Это всего лишь миф, который живет уже многие поколения.
— И в нем говорится? — настойчиво произношу я.
— В нем говорится, что в самой глубине Зимних земель, в месте невероятной силы, стоит дерево, хранящее в себе великую магию, подобную магии Храма.
— Но если это так, — возражаю я, — то почему тогда существа Зимних земель не воспользуются ею, чтобы захватить все сферы?
— Может быть, они не могут вернуть себе эту силу. А может быть, им мешает печать рун или Храм. Или, возможно, его просто не существует. Потому что никто из тех, кого я знаю, его не видел.
