Энн с трудом выдавливает слова:
— Я… мне бы… хотелось попробовать…
Актриса сквозь сигаретный дым оценивающе рассматривает нашу подругу.
— Вы определенно достаточно хороши собой для сцены. Я тоже была очень хорошенькой.
Она перекидывает волосы на одну сторону и, крепко сжав их одной рукой, другой начинает расчесывать длинные концы.
— Никто из нас не сравнится в красоте с вами, мисс Тримбл, — выпаливает Энн.
С губ актрисы снова срывается мягкий смех.
— Ну-ну, не стоит так стараться, дорогая. Не надо меня очаровывать. И, кстати, о чарах, что бы сказала ваша мать обо всем этом?
Энн осторожно откашливается.
— У меня нет матери. У меня вообще никого нет.
Лили задумчиво выпускает очередной клуб дыма. Потом создает из дыма колечко.
— Значит, вы сами распоряжаетесь собой.
Она смотрит в зеркало на себя, потом ловит взгляд Энн.
— Мисс Уошбрэд, эта жизнь — не для слабых сердцем. Это жизнь бродяг. У меня нет ни мужа, ни детей. Но моя жизнь принадлежит только мне. И в ней есть аплодисменты и восхищение зрителей. Это помогает мне по ночам.
— Да. Спасибо, — бормочет Энн.
Лили внимательно смотрит на нее. Снова выпускает дым. Она говорит, и каждое ее слово сопровождается клубом дыма.
— Вы действительно уверены, что хотите этого?
— Ох, да! — пищит Энн.
Актриса барабанит пальцами по столу.
— Слишком быстрый ответ. Быстрый ответ частенько ведет к скорым сожалениям. Можно не сомневаться, что вы вернетесь в свою милую школу, встретите респектабельного человека на какой-нибудь чайной вечеринке и забудете об этом.
— Нет, не забуду, — говорит Энн, и в ее голосе звучит нечто такое, что невозможно игнорировать.
Лили кивает.
— Отлично. Я организую вам встречу с мистером Кацем.
— Мистер Кац? — растерянно повторяет Энн.
Лили Тримбл кладет сигарету в бронзовую пепельницу, где та продолжает тлеть, и снова занимается своими волосами.
— Да. Мистер Кац. Владелец нашего театра.
— Он что, иудей? — спрашивает Энн.
В зеркале я вижу, как прищуривается мисс Тримбл.
— Вы имеете что-то против иудеев, мисс Уошбрэд?
— Н-нет, мисс. По крайней мере мне так кажется, потому что раньше я ни с кем из них не встречалась.
Актриса взрывается хохотом. Ее лицо расслабляется.
— Вот у вас и появится возможность восполнить этот пробел. Много таких возможностей. Потому что и сейчас вы говорите с иудейкой.
— Вы — иудейка? — изумленно восклицает Фелисити. — Но вы совсем на нее не похожи!
Лили Тримбл выгибает брови и смотрит на Фелисити в упор, пока моя подруга не отводит глаза. Мне не часто приходилось видеть Фелисити усмиренной. Для меня это — момент чистого счастья, и я бесконечно им наслаждаюсь.
— Меня зовут Лилит Троцки, с Орчад-стрит, в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк, — сухо произносит мисс Тримбл. — Просто было решено, что «Тримбл» — более подходящее для сцены имя… для сцены и для хорошо воспитанных покровителей, которые приходят повидать прославленную актрису.
— Так вы их всех обманываете, — говорит Фелисити с вызовом.
— Каждый из нас пытается быть кем-то другим, мисс Ворти Как Вас Там. Мне повезло, я действительно стала другой.
— Меня зовут мисс Уортингтон, — стиснув зубы, цедит Фелисити.
— Ворти, Уортингтон… Честно говоря, не вижу разницы. Все вы для меня на одно лицо. Будь ангелом, малышка, подай-ка мне вон те чулки, а?
Энн, девушка, которая не в силах даже выговорить слово «чулки», потому что это уж слишком интимно, тут же спешит подать Лили Тримбл упомянутую деталь туалета. Она опускает чулки в руки актрисы с почтением, какого достойны только короли и боги.
— Вот, мисс Тримбл, — говорит она.
— Спасибо, милая. А теперь вам лучше уйти. Меня ждет поклонник. Я дам знать, когда будет назначена встреча. Значит, говорите, Академия Спенс?
— Да, мисс Тримбл.
— Отлично. А до тех пор не лезьте на рожон.
Брови Энн недоуменно сдвигаются к переносице, и Лили поясняет:
— Будьте поосторожнее, заботьтесь о себе.
Она бросает на меня и Фелисити испепеляющий взгляд.
— Мне почему-то кажется, вам тоже следует быть поосторожней.
Когда мы спешим обратно, к матери Фелисити, двое мужчин тащат мимо нас расписной задник. На таком малом расстоянии он совсем не похож на Бирнамский лес, это просто пятна цвета, мазки широкой кистью. Энн говорит без умолку с того самого момента, как мы вышли из гримерной Лили Тримбл.
— Она пугающе умна, вы так не считаете? «Каждый старается быть кем-то другим…»
Она подражает сильному американскому акценту мисс Тримбл. Я никак не могу понять, раздражает меня привычка Энн всех передразнивать или, наоборот, кажется весьма милой.
— По-моему, она вполне заурядна, — фыркает Фелисити. — И держится чересчур драматично.
— Но она актриса! — возражает Энн. — Это ее натура — быть драматичной!
— Очень надеюсь, что ты не станешь такой же, — насмешничает Фелисити. — Это невыносимо. Энн, ты ведь не горишь желанием попасть на сцену?
— Почему нет? — неуверенно произносит Энн, и в ее голосе слышится угрюмость, оживление оставляет ее.
— Потому что это не для приличных девушек. Она — актриса!
Фелисити язвительно подчеркивает последнее слово.
— А что мне остается? Стать гувернанткой на всю оставшуюся жизнь?
— Конечно, нет, — говорю я, бросая на Фелисити бешеный взгляд.
При всех добрых намерениях Фелисити совершенно не понимает вставшую перед Энн необходимость выбора. Она не понимает, что жизнь Энн — нечто вроде ловушки, из которой ей не выбраться так просто.
Мы выходим в фойе, до сих пор полное народу. Далеко впереди я вижу миссис Уортингтон, она ищет нас.
— И, в любом случае, у тебя есть проблема посерьезнее, малышка, — говорит Фелисити, намеренно повторяя словечко мисс Тримбл. — Ты пришла к ней с чужим лицом… с лицом Нэн Уошбрэд. И она ожидает увидеть именно эту девушку, а не Энн Брэдшоу. Как ты предполагаешь с этим справиться?
У Энн дрожат губы.
— Наверное, они не захотят взять на сцену девушку вроде меня… настоящей меня.
Уверенность Энн исчезает, и иллюзия Нэн Уошбрэд дрожит, готовая рассыпаться.
— Энн! — предостерегающе говорю я.
Но это не помогает. Энн захлестывает осознание того, что она сделала, она понимает наконец порожденную ее поступком путаницу. Иллюзия быстро тает. Но ей нельзя превращаться в Энн — не здесь, не сейчас! Это было бы полной катастрофой!
