— Прошу тишины! — рявкает миссис Найтуинг. — Знает ли кто-то хоть что-нибудь об этом преступлении? Если вы начнете покрывать друг друга, выбрав молчание, вы окажете кому-то дурную услугу!
Я думаю о прошлой ночи, о фигуре, мелькнувшей в темноте. Но я, само собой, не могу рассказать об этом миссис Найтуинг, потому что тогда мне пришлось бы объяснять, почему я бродила там, вместо того чтобы лежать в постели.
— Неужели никто не выйдет вперед? — продолжает напирать миссис Найтуинг.
Мы молчим.
— Очень хорошо. Если никто не желает признаваться, наказаны будут все. Вы возьмете ведра и щетки и будете все утро отмывать испачканные камни, пока они не заблестят, как новенькие.
— Ох… но, миссис Найтуинг, — вскрикивает Марта, заглушая тихий ропот. — Неужели мы действительно должны отмывать… кровь?!
— Боюсь, я потеряю сознание, — со слезами в голосе говорит Элизабет.
— Ничего подобного вы не сделаете, Элизабет Пул!
Ледяной взгляд миссис Найтуинг мигом осушает слезы Элизабет.
— Восстановление восточного крыла — очень важное дело. Мы ждали этого долгие годы, и никому не будет позволено остановить работы! Разве мы не хотим, чтобы школа Спенс выглядела наилучшим образом ко дню костюмированного бала?
— Да, миссис Найтуинг, — отвечаем мы.
— Подумайте, как вы будете горды, когда через многие годы вернетесь сюда, возможно, с собственными дочерьми, и сможете сказать: «Я училась здесь, когда все эти камни возвращали на место!» Мистер Миллер и его рабочие каждый день тяжко трудятся, восстанавливая восточное крыло. И вы можете подумать об этом, когда будете чистить камни.
— Ха! «Когда вы вернетесь с собственными дочерьми!» — фыркает Фелисити. — Уж можете быть уверены, я-то никогда сюда не вернусь!
— Ох, мне этого не вынести… прикасаться к крови!
Элизабет морщит нос. Вид у нее совсем больной.
Сесили осторожными круговыми движениями трет камень.
— Я совершенно не понимаю, почему нужно наказывать всех?
— У меня руки болят, — ворчит Марта.
— Тс-с! — останавливает ее Фелисити. — Слушайте!
На лужайке миссис Найтуинг яростно допрашивает Бригид, а мистер Миллер стоит рядом, сложив руки на груди.
— Это ты сделала, Бригид? Я всего лишь хочу услышать честный ответ!
— Да нет же, миссус, сердцем клянусь, это не я!
— Я не желаю, чтобы девушек пугали какими-то колдовскими знаками и разговорами о феях и прочем в этом роде!
— Да, миссус.
Мистер Миллер хмурится.
— Это они, цыгане. Им нельзя доверять. Чем скорее вы их отправите отсюда, тем лучше мы все будем спать. Я знаю, у вас, леди, очень нежные чувства…
— Могу вас заверить, мистер Миллер, что в моих чувствах нет ни малейшей нежности! — огрызается миссис Найтуинг.
— И все равно, мэм, только скажите — и мы с рабочими позаботимся об этих цыганах, ради вас!
На лице миссис Найтуинг явственно читается отвращение.
— В этом нет необходимости, мистер Миллер. Я уверена, подобная глупая выходка больше не повторится.
Миссис Найтуинг пристально смотрит на нас, и мы мигом опускаем головы и трем камни изо всех сил.
— Как вы думаете, кто это сделал? — спрашивает Фелисити.
— Я думаю, а вдруг мистер Миллер прав и это цыгане? — говорит Сесили. — Они злятся из-за того, что им не дали работы.
— А чего еще ожидать от людей такого рода? — вторит ей Элизабет.
— Но это могла быть и Бригид, — говорит Марта. — Вы ведь знаете, какая она странная, и эти ее сказки…
— Представить не могу, чтобы Бригид среди ночи выбралась из постели, чтобы разрисовать камни. Она же целыми днями напролет жалуется, что у нее спина болит, — напоминаю я им.
Сесили окунает щетку в ведро с мутно-красной водой.
— А если предположить, что это просто хитрость с ее стороны? Что, если она на самом деле ведьма?
— Она так много знает о феях и всяком таком, — округлив глаза, говорит Марта.
Подозрения превращаются в игру. Фелисити тоже таращит глаза, копируя Марту. И наклоняется к ней.
— Ты подумай вот о чем: разве у хлеба, который она печет, нет привкуса детских душ? Я сейчас упаду в обморок!
И она прижимает ладонь ко лбу.
— Я серьезно говорю, Фелисити Уортингтон! — сердится Марта.
— Ох, Марта, да ты же никогда не бываешь серьезной! — поддразнивает ее Фелисити.
— Но зачем было помечать восточное крыло кровью? — спрашиваю я.
Сесили некоторое время размышляет над моим вопросом.
— Из мести. Чтобы напугать рабочих.
— Или чтобы пробудить злых духов, — предполагает Марта.
— А что, если это знак какой-то колдуньи… или самого дьявола? — шепчет Элизабет.
— Это может быть и для защиты, — говорит Энн, продолжая скрести камень.
Элизабет фыркает.
— Для защиты? От чего?
— От зла, — отвечает Энн.
Сесили щурится.
— Да ты-то откуда знаешь?
Энн внезапно осознает, что вступила на скользкую почву.
— Я… я читала о таком… в Би-библии.
Что-то особенное мелькает в глазах Сесили.
— Это ты сделала?
Энн роняет щетку в ведро, и грязная вода выплескивается ей на фартук.
— Н-нет… Я… я этого не делала!
— Тебе завидно, что мы счастливы, что разговариваем о чайных приемах и вечеринках? И ты хочешь все это разрушить!
— Нет! Не хочу!
Энн вытаскивает щетку из ведра и снова принимается за работу, но при этом бормочет что-то себе под нос.
Сесили хватает ее за плечи и поворачивает лицом к себе.
— Что ты сказала?
— Прекрати, Сесили! — говорю я.
Энн краснеет.
— Н-ничего.
— Что ты сказала? Мне бы хотелось это услышать!
— Мне тоже, — вторит ей Марта.
— Ох, Сесили, да что с тобой? — возмущается Фелисити. — Оставь ее в покое, слышишь?
— Я имею право знать, что она сказала у меня за спиной, — заявляет Сесили. — Ну же, Энн Брэдшоу! Повтори это! Я требую, чтобы ты повторила!
— Я сказала, что однажды ты об этом пожалеешь, — шепчет Энн.
Сесили хохочет.
— Я — пожалею? Да что, скажи на милость, ты можешь мне сделать, Энн Брэдшоу? Что вообще ты могла бы мне сделать когда-нибудь?
