У меня тяжело на сердце. Вот и первое ограничение магии: она, похоже, не может исцелять.
— Хочешь что-нибудь еще? Что угодно.
— Я тебе покажу, — говорит она и берет меня за руку.
Нащупывая дорогу, она выводит меня наружу, ведет вокруг замка к маленькой травянистой лужайке, тронутой морозом. Она опускается на колени, прижимает ладони к земле. Под ее руками вырастает прекрасная белая роза. Лепестки по краям обведены кроваво-красным.
Вэнди глубоко вдыхает. Осторожная улыбка трогает ее губы.
— Она здесь?
— Да, — говорю я. — Она прекрасна.
— Мама продавала розы в пабе. Мне всегда нравилось, как они пахнут.
Маленький рыжеватый кролик скачет мимо, обнюхивая траву.
— Вэнди, — шепчу я, — замри!
Я смахиваю иней с пучка горьких трав и протягиваю траву кролику. Удивленный, он подбирается поближе, и я хватаю его.
— Потрогай!
Я опускаю его на землю рядом с Вэнди. Она гладит теплую шкурку, и ее лицо освещается улыбкой.
— Как мы его назовем? — спрашиваю я.
— Нет, ты сама должна дать ему имя, — возражает Вэнди.
— Отлично.
Я смотрю на сморщенный нос зверька.
— В нем есть что-то благородное и надменное. Думаю, мистер Дарси.
— Мистер Дарси. Мне нравится.
Я сооружаю клетку из веток, лиан и небольшого количества магии и сажаю кролика в нее. Вэнди хватает клетку так, словно в ней заперты все ее самые прекрасные мечты.
Хотя нам и тяжело прощаться, наше время подходит к концу, мы должны возвращаться в свой мир. Мы обнимаемся, давая друг другу обещание увидеться завтра, и Пиппа с девушками провожают нас до самой ежевичной стены. Мы идем к тайной двери, земля вдруг содрогается от стука лошадиных копыт.
— Бежим! — кричу я. — Быстрее!
— В чем дело? — спрашивает Энн.
Мы мчимся со всех ног, отвечать некогда.
— Они нас отрезают от двери, — кричу я. — В сад!
Мы бежим еще быстрее, а всадники преследуют нас, и нам, конечно же, от них не уйти. Когда впереди показывается река, они нас окружают.
— Примени магию! — умоляет Фелисити.
Но я настолько испугана, что не могу управлять силой. Она просто несется сквозь меня, и я падаю на колени.
Величественные кентавры выходят из-за высоких папоротников. Впереди тот, которого зовут Креостусом. Он не любит смертных вообще, и в особенности ему не нравлюсь я.
— Привет, жрица! Мне казалось, ты должна была навестить мой народ.
— Да. Я и собиралась это сделать, — лгу я.
Он складывает мускулистые руки на широкой груди и окидывает меня презрительным взглядом. У него очень густые брови, а узкая маленькая бородка кажется чем-то вроде запятой под широкой бессердечной улыбкой. От него пахнет землей и потом.
— Ну разумеется, ты собиралась.
— Все готово, высокая госпожа. Я прямо сейчас доставлю тебя к Филону!
Из-за поворота реки появляется горгона, и я понимаю, что она приложила ко всему этому руку. Горгона хочет, чтобы я создала наконец союз племен, любой ценой.
— Ну вот, видишь? Мы как раз туда и собирались, — говорю я кентавру и бросаю на горгону многозначительный взгляд, на который она не обращает внимания.
Она опускает крыло-борт, не сводя пристального взгляда с кентавра.
Креостус пропускает Фелисити и Энн, но мне преграждает дорогу. Он наклоняется к моему уху, от хриплого шепота кожа покрывается мурашками.
— Предашь нас, жрица, и очень об этом пожалеешь.
Когда я поднимаюсь на палубу, Фелисити отводит меня в сторонку.
— Мы действительно должны куда-то идти с этим козлом-переростком?
Я вздыхаю.
— А что, у нас есть выбор?
— А что, если они намерены создать союз прямо сейчас, до того, как у нас появилась возможность что-то изменить? — спрашивает Энн, и я понимаю, что она говорит обо всей своей жизни.
— Это всего лишь обсуждение, — говорю я подругам. — Пока что ничего не решено. Магия все еще только наша.
— Очень хорошо, — кивает Фелисити. — Но, пожалуйста, давай не будем там задерживаться. И мне не хочется сидеть рядом с Креостусом. Он слишком мерзок.
Мы плывем по реке, изо всех сил стараясь не замечать Креостуса и его кентавров, которые следят за каждым нашим движением, как будто мы можем спрыгнуть с корабля и убежать. Наконец горгона минует знакомый поворот к лесу, где живут местные народцы. Занавес светящейся воды скрывает их остров. Корабль раздвигает этот занавес, мы проплываем сквозь прохладный свежий туман, он оставляет на коже драгоценные капли, превращая нас в золотых девушек.
Потом туман поднимается. Мы видим зеленеющий берег, к которому подступает лес, густые травы выглядят заманчиво, как пуховая постель. Когда наш массивный корабль причаливает, лесные ребятишки прекращают игры и подходят поближе, разинув рты глядят на ужасающее чудо — горгону. Горгоне не нравится их внимание. Она поворачивается к детворе и заставляет змей на голове подняться и зашипеть; змеи тянутся к любопытным, красные раздвоенные языки выскакивают из-за острых зубов. Дети визжат и бегут под деревья.
— Не очень-то это любезно с твоей стороны, — браню я горгону.
Я все еще злюсь из-за того, что она донесла Филону о нашем приходе.
— Язычники, — отвечает горгона шипящим голосом. — Не лучше жаб.
— Это всего лишь дети!
— Мне при рождении не досталось материнского инстинкта, — бормочет горгона.
Змеи успокаиваются. Горгона закрывает глаза и больше не произносит ни слова.
Плавающие в воздухе огоньки, что живут в лесу, мигают нам, манят, зовут за собой. Они ведут нас между высокими деревьями, от которых пахнет рождественским утром. От пряного аромата у меня начинает течь из носа. Наконец мы добираемся до хижин под соломенными крышами. Какая-то женщина с кожей цвета сумерек тяжело бредет мимо нас, она тащит ведра с мерцающей радугами водой. Она замечает мой взгляд — и представьте, мгновенно меняется, вдруг превращаясь в мою копию.
— Джемма! — вскрикивает Энн.
— Как ты это сделала? — спрашиваю я.
Очень странно видеть саму себя не в зеркале.
Женщина улыбается — моя улыбка на другом лице! — и снова изменяет вид, превращаясь в копию Фелисити, с точно такими же пухлыми губами и очень светлыми волосами. Фелисити это совсем не веселит. Она поднимает камень и подбрасывает его на ладони.
— Прекрати немедленно, или пожалеешь!
Женщина возвращается к первоначальному виду. Резко, хрипло хихикнув, она поднимает полные блеска бадейки и уходит.
