— Мои поздравления, — говорит он. — И с вашим дебютом, и со всем остальным. Я узнал от Фоулсона, что вы были великолепны.
— Спасибо, — отвечаю я, делая свой первый глоток шампанского.
От пузырьков у меня щекочет в носу.
Лорд Денби понижает голос:
— Я узнал, что вы вернули магию тем землям, что она теперь поселилась там как источник сил для всех.
— Это верно.
— Но почему вы уверены, что это верный курс, что там не злоупотребят ею в конце концов?
— Я не уверена.
На его лице отражается ужас, но тут же он вновь принимает самодовольный вид.
— Так почему бы в таком случае не позволить мне помочь вам в этом вопросе? Мы могли бы стать партнерами — вы и я?
Я отдаю ему полупустой бокал.
— Нет. Вы не понимаете, что такое настоящее партнерство, сэр. И потому мы не можем быть друзьями, лорд Денби. Вот в этом я совершенно уверена.
— Мне бы хотелось потанцевать с сестрой, если вы не против, лорд Денби, — говорит Том.
Он сияет улыбкой, но при этом у него стальной взгляд.
— Разумеется, старина. Вы отличный человек, — говорит лорд Денби и допивает остатки моего шампанского, и это самое большее, что он может от меня получить.
— Ты в порядке? До чего же невыносимый осел! — говорит Том, когда мы выходим на танцевальную площадку. — Подумать только, я когда-то им восхищался!
— А я ведь пыталась тебя предостеречь, — говорю я.
— Что, мне предстоит пережить отвратительный момент вроде «А я тебе говорила!»?
— Нет, — обещаю я. — А ты еще не нашел свою будущую жену?
Том поводит бровями.
— Я тут встретил несколько многообещающих кандидаток на место миссис Томас Дойл. Конечно, они должны будут решить, что я очарователен и неотразим. Полагаю, ты не станешь помогать мне в достижении цели капелькой твоей…
— Боюсь, нет, — отвечаю я. — Тебе придется самому ловить удачу.
Он поворачивает меня в танце немножко слишком резко.
— Ты совсем не понимаешь шуток, Джемма.
Позже этим же вечером я нахожу отца до того, как он удаляется с другими мужчинами выпить бренди.
— Отец, мне бы хотелось с тобой поговорить, если можно. Наедине.
Он некоторое время смотрит на меня с легким подозрением, но, похоже, его опасения сразу тают. Он не помнит, что случилось, когда мы в последний раз говорили наедине, он забыл тот вечер, когда состоялся бал в школе Спенс. И мне совсем не нужна магия, чтобы стереть эти воспоминания; он сам от них отказался.
Мы уходим в какую-то затхлую гостиную, где от драпировок пахнет застарелым сигарным дымом. Нам следовало бы поговорить откровенно о многих вещах: об ухудшающемся здоровье отца, о битве, которую я выдержала, о друзьях, которых я потеряла. Но мы не станем говорить об этом. Этого никогда не будет, и разница с прошлым лишь в том, что я теперь это знаю. Я должна сама вести свои битвы, и именно это я выбираю для себя.
— Отец, — начинаю я дрожащим голосом, — я просто хочу, чтобы ты выслушал меня.
— Весьма зловещий тон, — говорит он и подмигивает, пытаясь перевести все в шутку.
Ему нетрудно будет забыть все то, что я намерена сказать. Держись, Джемма…
— Я очень, очень благодарна тебе за этот вечер. Спасибо.
— Не за что, дорогая…
— Да, спасибо… но я не стану выезжать на какие-то еще приемы. Я не хочу продолжать сезон.
Брови отца сосредоточенно сдвигаются.
— В самом деле? А почему нет? Разве ты не получила все самое лучшее?
— Да, и я весьма за это благодарна, — повторяю я, и сердце отчаянно колотится о ребра.
— Тогда к чему вся эта ерунда?
— Я понимаю… это звучит бессмысленно. Но я только что начала понимать самое себя.
— Тогда, может быть, обсудим это в другой раз?
Он пытается встать. Как только он поднимется на ноги, разговор будет окончен. А другого дня не будет. Я это знаю. Я знаю отца.
Я кладу пальцы на его руку.
— Прошу тебя, папа… Ты ведь сказал, что выслушаешь меня.
Он неохотно опускается в кресло, но уже потерял интерес к разговору. И вертит в руках часы. У меня мало времени на то, чтобы изложить свои доводы. Я могла бы устроиться у его ног, как в детстве, и он бы погладил меня по волосам… Когда-то это успокаивало нас обоих. Но сейчас не время для утешений, а я уже не ребенок. Я передвигаю кресло так, чтобы сидеть напротив отца.
— Я хотела сказать, отец, что мне не подходит такая жизнь. Все эти приемы и бесконечные балы и сплетни. Я не желаю тратить свои дни, умаляя себя, лишь бы уложиться в рамки этого маленького мирка. Я не могу жить как лошадь в шорах.
— А ты невысокого мнения о свете.
— Я не имею в виду ничего дурного.
Отец раздраженно вздыхает.
— Я не понимаю тебя.
Дверь гостиной открывается. Музыка и шум голосов врываются, нарушая тишину, но дверь вновь милосердно захлопывается, и бал превращается в отдаленный гул по другую ее сторону. У меня на глазах выступают слезы. Я тяжело сглатываю.
— Я и не прошу, чтобы ты меня понял, отец. Я прошу, чтобы ты просто все принял.
— Принял что?
«Меня. Прими меня такой, какая я есть, папа…»
— Мое решение жить своей жизнью, такой, какую я считаю подходящей для себя.
Становится так тихо, что мне хочется вернуть обратно свои слова. «Прости, отец, за дурную шутку… Мне бы хотелось новое платье, ладно?..»
Отец откашливается.
— Это не так просто, как ты говоришь.
— Я знаю. Я понимаю, что могу совершить ужасную ошибку, отец…
— Мир не прощает ошибки так уж просто, моя девочка.
В голосе отца звучат горечь и печаль.
— Что ж, если мир меня не простит, — тихо говорю я, — тогда я научусь прощать сама себя.
Он понимающе кивает.
— А как же ты выйдешь замуж? Или ты не намерена вступать в брак?
Я думаю о Картике, и слезы готовы пролиться.
— Однажды я кого-нибудь встречу, как матушка нашла тебя.
— Как же ты на нее похожа… — говорит отец, и я впервые не морщусь при этих словах.
Он встает и начинает ходить по комнате, заложив руки за спину. Я не знаю, что теперь будет. Уступит ли он моему желанию? Скажет ли, что я дурочка и что все это невозможно, и не велит ли мне вернуться в бальный зал, где все кружится в атласе и веерах? Неужели я обречена остаться в этом мире? Пожалею ли я о нашем разговоре завтра? Отец останавливается перед большим портретом мрачной женщины. Она сидит, положив руки на колени, лицо непроницаемо, как будто она ничего не ждет и, скорее всего, согласна с этим.
