— Они напоминают мне Индию, — говорит Картик.
— Да, так оно и есть, — говорю я, надеясь, что голос не слишком меня выдает.
Взгляд Картика скользит по моей шее, но тут же застенчиво опускается.
— Я должна показать тебе еще и Пещеры Вздохов, — говорю я чуть хрипловато.
Я веду его по узкому подземному ходу, потом по склону горы, между чашами, извергающими разноцветный дым, на самую вершину. Хаджины кланяются нам, и Картик отвечает им жестом уважительного приветствия.
— А вот и Пещеры Вздохов, — говорю я.
Мы минуем изображение двух сжатых рук в круге. Но Картик вдруг останавливается перед ним.
— Это мне знакомо. Знак Ракшана.
— Но это и Ордену принадлежит, — говорю я.
— А тебе известно, что это означает? — спрашивает Картик, подходя поближе к изображению.
Я киваю, смущенно порозовев.
— Это символ любви.
Картик улыбается.
— Да, верно. Руки внутри круга. Видишь? Руки защищены этим кругом, символом вечности.
— Вечности?
— Да. Потому что невозможно сказать, где он начинается, а где заканчивается.
Он касается рисунка пальцами.
Я негромко откашливаюсь.
— Говорят, если положить ладони в этот круг, можно увидеть сны друг друга.
— В самом деле?
Он опирается ладонью на камень за кругом.
— Да, — киваю я.
Сквозь пещеры проносится ветер, и они вздыхают. Камни говорят. «Это место снов для тех, кто желает видеть. Положите руки в круг и засните».
Я кладу ладонь на камень в круге и жду. Картик не смотрит на меня и не шевелится. Он этого не сделает. Я его знаю. Сердце падает при этой мысли.
Он передвигает руку в круг, к моей ладони. Наши пальцы тянутся друг к другу, но не соприкасаются, наши руки — как две страны, разделенные узкой полоской океана. А потом пальцы Картика чуть дотрагиваются до моих. И камни исчезают. От яркого белого света я вынуждена закрыть глаза. Я лечу куда-то и оказываюсь то ли во сне, то ли в видении.
На моих запястьях блестят золотые браслеты. На руках и ногах нарисованы орнаменты, как у индийской невесты. На мне сари цвета темно-пурпурной орхидеи. Когда я двигаюсь, складки ткани меняют цвет от оранжевого к красному, от индиго к серебру.
Вокруг бушует какой-то праздник. Девушки в ярко-желтых сари, босоногие, танцуют на толстом ковре из лепестков лотоса. Нежно улыбаясь, они погружают руки в большие глиняные чаши, подхватывают из них лепестки роз и подбрасывают высоко в воздух. Медленно падает разноцветный дождь, лепестки опускаются на мои волосы, на обнаженные руки. Аромат напоминает о матушке, но мне не грустно. Это слишком радостный день.
Девушки расступаются передо мной, освобождая дорогу. Они бегут вперед, рассыпая лепестки, пока путь не превращается в трепещущий красно-белый ручеек. Я иду за девушками к голубому небу. И вот я стою у входа в величественный каменный храм, древний, как сама земля. Надо мной сидит в позе медитации Шива, бог разрушения и возрождения, и его третий глаз видит все. Вниз уходит лестница — наверное, не меньше сотни ступеней. Я делаю первый шаг, и все исчезает: храм, девушки, цветы, вообще все. Я одна в пустынной местности, и все вокруг на многие мили окрашено в один цвет. Куда ни посмотри — видно только небо. Часы летят, как секунды, секунды превращаются в часы, потому что время спит.
Проносится порыв теплого ветра, песчинки мягко касаются щек. А потом я вижу его. Он всего лишь точка, движущаяся издали в мою сторону, но я знаю, что это он, и вдруг он оказывается прямо передо мной. Он скачет на разноцветной лошади, а одежда на нем черная, изысканная. На шее висит гирлянда. В центре лба — красная точка, нанесенная куркумой, как у индийских женихов.
— Привет, — говорит он.
Он улыбается, и улыбка у него ярче солнца. Он протягивает руку; я берусь за нее; и мир снова куда-то летит. Мы стоим в саду, наполненном душистыми цветами белых лотосов, огромных, как кровати.
— Где это мы? — спрашиваю я.
Собственный голос кажется мне незнакомым.
— Мы здесь, — отвечает он, как будто этим сказано все, и в каком-то смысле так оно и есть.
Он достает нож и чертит на земле у моих ног круг.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Этот круг символизирует соединение наших душ, — отвечает он.
Он рисует семь кругов и ступает внутрь седьмого. Мы стоим лицом друг к другу, взявшись за руки.
Я уже не уверена, что сплю.
Он мягко привлекает меня к себе. Его пальцы путаются в моих волосах, он перебирает пряди, как будто щупает шелк, который собирается купить. А потом его губы касаются моих, впиваются в них жадно, пытливо, властно.
Это какой-то совсем новый мир, и я готова путешествовать в нем.
Я не знаю, что бы мне хотелось от него услышать. «Я люблю тебя. Ты прекрасна. Никогда не покидай меня». Мне кажется, я слышу все это сразу, но он произносит лишь одно слово, мое имя, и я осознаю, что никогда прежде не слышала, чтобы он произносил его вот так: как будто познал меня до конца. Под пальцами — гладкая кожа его груди. Когда мои губы касаются выемки у его горла, он издает звук, похожий и на стон, и на рык.
— Джемма…
Он лихорадочно целует меня. В губы. В подбородок. В шею. Во внутренние сгибы локтей. Он кладет ладонь мне на поясницу и целует живот сквозь грубоватую ткань платья, и от этого во мне вспыхивает огонь. Он приподнимает мои волосы и согревает дыханием шею, и целует, а его руки тем временем осторожно сжимают мою грудь.
Шнурки корсета ослабевают. Я готова поглотить Картика целиком. Он сбрасывает рубашку. Я даже не помню, когда именно это случилось, и почему-то забыла, что мне следовало бы устыдиться. Я лишь отмечаю его красоту: гладкая золотисто-коричневая кожа, широкие плечи, выпуклые мышцы рук… все это так непохоже на меня саму… Усыпанная розовыми лепестками земля мягка и податлива. Картик обнимает меня, и мне кажется, что я могу провалиться прямо сквозь почву. Но вместо того я прижимаюсь к нему, ощущая его тепло, и наконец начинаю думать, что могла бы умереть от всего этого.
— Ты уверена?..
Я впервые не чувствую себя отделенной. Я снова целую его мягкие губы. Глаза Картика на мгновение закрываются, потом снова распахиваются — и я не в силах описать их выражение… но он словно увидел вдруг нечто драгоценное, что считал потерянным. Он крепко прижимает меня к себе. Мои руки впиваются в его плечи. Наши губы и тела говорят на своем языке, а деревья роняют на нас дождь лепестков, и лепестки прилипают к нам, как новая кожа, которую нам суждено носить вечно. И я сама тоже меняюсь.
Когда я открываю глаза, я стою все там же, в Пещере Вздохов. Мои пальцы касаются пальцев Картика. Я тяжело дышу. Видел ли он то же, что и я? Я не смею взглянуть на него. Потом я ощущаю легкое, как перышко, прикосновение к подбородку. Он заставляет меня посмотреть ему в глаза.
