Я не разочарована. Картик действительно сидит там, читая Гомера при свете фонаря.
— Джемма! — восклицает он, но его улыбка гаснет, когда он видит выражение моего лица. — Что случилось?
— Ты лгал мне… и не смей отрицать! Я знаю! — почти кричу я. — Ты работаешь на них!
Он даже не пытается изобразить непонимание и не предлагает мне никаких объяснений, оправдывающих его, и я понимаю, что ему просто нечего сказать.
— Откуда ты узнала? — спрашивает он.
— Едва ли это самое главное, — огрызаюсь я. — Значит, это как раз то, чего ты не захотел мне рассказать, когда мы сидели там, на причале? Как раз перед тем, как ты… Поцеловал меня.
— Да, — говорит Картик.
— Так, значит, ты шпионил за мной и целовал меня для них?
— Я не хотел работать на них, — возражает Картик. — Я хотел только целовать тебя.
— Мне теперь что, растаять от счастья?
— Я ничего не рассказывал мисс Мак-Клити. Я именно потому и отталкивал тебя — чтобы мне было нечего рассказывать. Я знаю, что ты здорово злишься на меня, Джемма. Я это понимаю, но…
— Вот как? Понимаешь?
Во мне вспыхивает искра магии. Я могла бы отпустить ее на свободу, но не хочу. Не хочу по-настоящему. Это не к добру. Я это знаю. И я изо всех сил сосредотачиваюсь, чтобы затолкать магию поглубже, и она сворачивается внутри меня, как спящая змея.
— Так расскажи мне, что и как.
Картик садится на пол, положив руки на согнутые колени.
— Амар был всем, что оставалось у меня в этом мире. Он был хорошим человеком, Джемма. Хорошим братом. И думать, что он теперь заперт в Зимних землях, проклят навеки…
Картик умолкает ненадолго.
— А потом у меня было это ужасное видение, когда Фоулсон…
Картик судорожно сглатывает.
— Когда он пытал меня. Он мог бы убить меня, и в тот момент я даже не имел бы ничего против. Но его остановила Мак-Клити. Она сказала, что с ее помощью я мог бы спасти Амара. Что я мог бы спасти тебя. Но ей необходимо знать, что ты затеваешь. Она знала, что сама ты ей ничего не скажешь.
— И по серьезным причинам, — сварливо бросаю я.
— Я думал, я могу спасти вас обоих, — говорит Картик.
— Меня не нужно спасать! Мне нужно доверять тебе!
— Мне очень жаль, — просто говорит Картик. — Людям свойственно совершать ошибки, Джемма. Мы с добрыми мыслями совершаем дурные поступки, а дурные поводы приводят к поступкам правильным. Если хочешь, я завтра пойду к Мак-Клити и скажу, что больше не желаю ей служить.
— Она тогда пришлет Фоулсона, — напоминаю я.
Картик пожимает плечами:
— Пусть себе приходит.
— К Мак-Клити ходить не надо, — говорю я, дергая распустившуюся нитку из подшивки подола юбки, пока юбка не обвисает по краю еще сильнее. — Тогда она узнает, что мне все известно. Но в любом случае, я больше не буду рассказывать тебе о своих тайнах. И ты ошибаешься. Амар не был всем, что ты имел в этом мире. Ты совсем не верил в меня.
Картик кивает, принимая удар, но тут же наносит собственный:
— Я все гадаю, веришь ли ты хоть кому-нибудь.
В памяти всплывают слова Цирцеи: «Ты вернешься ко мне, когда тебе некому будет довериться».
— Я ухожу. И больше не вернусь.
Я толкаю дверь, выхожу и с силой захлопываю ее за собой так, что весь сарай вздрагивает.
Картик выходит следом и хватает меня за руку.
— Джемма, — говорит он, — не только ты потерялась в этом мире.
Мне так и хочется сжать его ладонь, но я не могу.
— В этом ты ошибаешься.
Я высвобождаю руку и, прижав кулак к животу, бегу к тайной двери.
Я прохожу мимо Неелы, Креостуса и двух других кентавров на маковых полях по дороге к Храму. Они стоят над корзинами с маковыми цветами и торгуются с хаджинами.
— Снова бежишь заключать сделку с хаджинами? — скалится Неела.
— Что бы я ни делала, тебя это не касается, — огрызаюсь я.
— Ты обещала поделиться с нами, — говорит она, превращаясь в мою точную копию и тут же возвращая себе прежний облик.
— Поделюсь, когда вздумаю, — говорю я. — Если вообще вздумаю. Потому что откуда мне знать, что вы не вступили в союз с тварями Зимних земель?
Губы Неелы кривятся в оскале.
— Ты нас обвиняешь?
Я не отвечаю, и Креостус шагает вперед.
— Ты точно такая же, как все остальные!
— Иди ты отсюда, — говорю я, но ухожу сама, потому что спешу к колодцу вечности.
Я кладу ладони на край колодца и смотрю прямо в безмятежное лицо Цирцеи.
— Я хочу знать все, что ты только можешь рассказать об Ордене и Ракшана, — говорю я. — И ничего не утаивай. А потом ты мне объяснишь, как подчинить себе магию.
— Что случилось? — спрашивает она.
— Ты была права. Они строят заговор против меня. Все они. Я не позволю им забрать у меня силу.
— Рада это слышать.
Я сажусь на каменную стенку, подтягиваю колени к груди. Подол юбки плавает на поверхности воды, напоминая о похоронных цветах в водах Ганга.
— Я готова, — говорю я скорее себе, чем Цирцее.
— Но сначала я должна кое-что выяснить. Когда я видела тебя в последний раз, ты собиралась в Зимние земли. Скажи, ты нашла Дерево Всех Душ?
— Да.
— И оно такое же могущественное, как Храм?
— Да, — киваю я. — В нем другая магия. Но она необычайно сильна.
— И что оно тебе показало? — спрашивает Цирцея, и легкое эхо ее слов звучит в пещере.
— Евгению Спенс, — отвечаю я. — Она жива.
Цирцея так затихает, что мне кажется — она умерла.
— И чего она хотела? — спрашивает она наконец.
— Чтобы я кое-что для нее нашла. Некий кинжал.
Следует недолгая пауза.
— И ты его нашла?
— Я уже ответила на достаточное число твоих вопросов, — сержусь я. — Теперь отвечай на мои. Научи меня.
— Это будет стоить еще одной порции магии, — мягко произносит Цирцея.
— Да, я заплачу. Но зачем она тебе? — добавляю я. — Как ты ее используешь, если не можешь выйти из колодца?
Голос Цирцеи выплывает из глубины.
— Да не все ли тебе равно? Это что-то вроде партии в шахматы, Джемма. Ты хочешь выиграть или нет?
— Хочу.
— Тогда слушай внимательно…
Долгие часы я сижу рядом с Цирцеей и слушаю, пока наконец не начинаю понимать, пока не перестаю бояться силы, пока что-то не высвобождается в глубине меня. И когда я покидаю Храм, я уже не страшусь силы, живущей во мне. Я преклоняюсь перед ней. Теперь я закрою границы самой себя и буду безжалостно защищать их.
