— Бедный братец Картик! Сказать вам, мисс, что с ним было?
Картик пытается увернуться от ножа.
— Да, мы его поймали. Вы знаете, мисс, как долго человек выдерживает наши пытки?
Фоулсон приближает губы к моему уху так, что я ощущаю жар его дыхания.
— Я ломал людей меньше чем за день. Но наш Картик, он не хотел ломаться! Не хотел рассказывать нам, что он знает о вас и о сферах. Как долго это продолжалось, Картик? Пять дней? Шесть? Я уж и со счета сбился. Но в конце концов он все равно сломался, как я и говорил.
— Я убью тебя, — выдыхает Картик, и нож плотнее прижимается к его горлу.
Фоулсон хохочет.
— Это и есть твоя больная пятка, приятель? Не хочешь, чтобы она знала?
Фоулсон чует страх Картика, он жаждет крови. Но его слова пугают меня куда сильнее.
— Он просто с ума сошел под конец. Начал у себя в голове видеть Амара. Да, старина Амар ему сказал: «Ты станешь ее погибелью, брат». А уж что он потом увидел, не знаю, но это было действительно страшно, потому что он орал и орал, пока у него голос не пропал, только воздух шипел. И тогда я понял, что наконец-то сломал его.
Злобная усмешка Фоулсона становится шире.
— Но я понимаю, почему он не хочет, чтобы я тебе рассказывал эту историю.
Глаза Картика влажнеют. Он снова кажется сломанным, и я готова убить Фоулсона за то, что он сделал. Я не хочу, чтобы Картику вновь причиняли боль. Нет, если я в силах это прекратить.
— Ахиллесова пята, — говорю я.
Нож Фоулсона на мгновение опускается.
— Чего?
— Ахиллесова пята, а не больная пятка, чертов идиот!
Его глаза округляются, он хохочет.
— Ох, до чего же у тебя хорошенький ротик, девица! Когда я покончу с Картиком, я сделаю его пошире.
— Не думаю.
Я стремительно кладу ладонь на его руку. Сила несется сквозь меня, как сама Темза. Яростный свет наполняет тоннель, и я вижу испуг на лице Фоулсона, и его мысли вливаются в меня.
Вся его животная злоба и жестокость мчатся по моим венам, хотя и всего секунду. Потом их сменяют мимолетные воспоминания — маленький мальчик, темная кухня, котел с водой, крупная хмурая женщина с брезгливо поджатыми губами. Я не знаю, что все это значит, но ощущаю ужас ребенка. У меня даже живот скручивает от страха. Все это исчезает через мгновение, и магия полностью оживает во мне.
— Да, — говорю я. — Я лгала. А теперь я должна попросить вас, мистер Фоулсон, остаться здесь.
Я придаю магии форму, подходящую для его ума и для умов его тупых бандитов. «Вы не сможете последовать за нами». Я не произношу этого вслух, но эффект от этого не слабеет. Мистер Фоулсон с изумлением обнаруживает, что ноги ему не повинуются. Они как будто примерзли к месту. Нож выпадает из пальцев, руки безвольно повисают вдоль тела. Картик свободен. Головорезы Фоулсона только и могут, что смотреть друг на друга как бы в поисках объяснения происходящему. Как они ни стараются, сдвинуться с места им не удается.
— Ты что такое со мной делаешь, ведьма! — хрипло визжит Фоулсон.
— Вы сами в этом виноваты, мистер Фоулсон, — отвечаю я. — Оставьте моего брата в покое.
Фоулсон отчаянно пытается освободиться от чар.
— Отпусти меня, или я тебя разорву в клочья!
— Довольно уже. Поклянитесь!
Он ухмыляется, и его наглый вид приводит меня в бешенство.
— Единственное, что я тебе пообещаю, так это вот что: больше меня ничто не интересует. Только ты и я. Я приду за тобой, маленькая ведьма. Ты еще будешь умолять о пощаде!
Магия во мне темнеет, вскипает. Я уже не ощущаю саму себя. Я чувствую только ярость, такую мощную, что она ослепляет. Я хочу согнуть Фоулсона, подчинить его своей воле. Я хочу, чтобы он понял, кому здесь принадлежат власть и сила. «Ты пожалеешь…»
Глаза Фоулсона широко открываются, наполняясь новым страхом. Он медленно падает, лицо приближается к луже грязной воды на полу коллектора. Фоулсон не может говорить, мой бешеный гнев не позволяет ему этого. Мои веки дрожат. Картик пытается образумить меня, но я не желаю ничего слышать; я хочу только в знак возмездия искупать Фоулсона в вонючей грязи.
И тут что-то стремительно врывается в мою душу. Картина, образ. Маленький мальчик в кухне. Разгневанная женщина закатывает рукава. Малыш раболепно съеживается перед ее яростью. «Ты — жалкий ублюдок, — кричит женщина. — Я тебя научу уважению! Я тебя разорву в клочья!» Она окунает его голову в чан с водой и держит так, пока мальчик не начинает судорожно биться. «Ты еще будешь умолять о пощаде!» Мальчик жадно хватает воздух открытым ртом, а женщина снова окунает его голову в воду. Я чувствую его страх, когда голова оказывается под водой, снова и снова. Он почти теряет сознание, и ему хочется втянуть в легкие воду, чтобы эта женщина стала счастливой, чтобы она ощутила свою правоту. Но он не в силах этого сделать. Он сдается. Женщина приподнимает его голову на дюйм над водой, и мальчик с трудом выдыхает одно-единственное слово: «Пощади…» Женщина с размаху бьет его по лицу, и кольцо на ее пальце рассекает ему щеку. Он забивается в угол, прижимая к порезу ладонь, но не осмеливается ни кричать, ни плакать. Завтра он постарается лучше. Завтра она его полюбит. Завтра он не будет ненавидеть ее так сильно.
Меня как будто ударили. Магия ослабевает; я пошатываюсь и быстро опираюсь рукой о стену, чтобы не упасть. Лицо Фоулсона — в дюйме от грязной лужи. «Прекрати, — говорю я себе. — Прекрати». Магия затихает во мне, как собака, свернувшаяся клубочком и задремавшая. У меня отчаянно болит голова, руки дрожат.
Фоулсон вскакивает, задыхаясь, сотрясаясь от дрожи.
— Извините, — хрипло говорю я. — Ваша мать… она так издевалась над вами. Это из-за нее у вас вон тот шрам…
Фоулсон с трудом собирает силы и рычит:
— Заткнись, не смей говорить о моей матери! Она была святой!
— Нет, — шепчу я. — Она была уродом, чудовищем. Она ненавидела вас.
— Заткнись! — визжит он, и в углах его рта выступает пена.
— Я не хотела… Поверьте.
— Ты обо всем этом сильно пожалеешь, девица.
Фоулсон поворачивается к Картику:
— Ну, надеюсь, ты многому научился, пока был с нами, братец. И тебе все это здорово пригодится.
Фоулсон пытается ударить меня кулаком, хотя и не может дотянуться. Но ему просто необходимо выплеснуть эмоции, и потому он предпринимает эту бессмысленную попытку.
— Я тебя раздавлю, сука!
Мне бы следовало ударить его за это, но я не хочу. Я вижу только маленького мальчика, сжавшегося в углу кухни.
— Эта магия продержится недолго. Час, самое большее — два. А когда вы освободитесь, мистер Фоулсон, вы больше не станете гоняться за нами, или я снова дам волю силе.
